Подруга не заставила долго ждать и спустя пять минут мы, не сговариваясь, подхватили свои чашки, сдобу и вышли на крыльцо. Над миром робко разгорался рассвет. Первые лучи светила ласково приглушали яркие полосы пояса Ириды, которые туманными призраками растворялись в сумраке утра.
Оглядевшись, мы уселись прямо на ступеньках крыльца, зябко поежились и сделали первый глоток кофе. «Вот что значат долгие годы дружбы», - улыбнулась я про себя, в очередной раз обнаружив, что наши действия практически синхронны. Я прекрасно понимала, что Наташка не отстанет и сейчас терпеливо ждет, когда я ей расскажу свой сон. И ведь нет никакой возможности отмазаться или съехать с темы. И даже волшебная фраза о том, что не хочу об этом разговаривать, больше не сработает. Лимит на тайну исчерпан.
Я вздохнула и принялась красочно описывать сновидение, в второй раз за ночь.
Свою сестру райну Эдассих я увидела там же, где и себя: на круглом маленьком островке посреди пропасти. Разница в том, что королева была полностью обнажена и меня от нее отделяла невидимая стена, которая не пропускала ни звука. Так что все мерзкое действо на черном алтаре я наблюдала, словно смотрела старое немое кино. Только в цвете. И без живой музыки. Музыка африканских барабанов и голос диджериду звучали на полную мощность в моей голове, и это бесило больше всего. Тело жаждало поддаться завораживающим звукам и, забив на разум и рассудок, присоединиться к парочке на жертвеннике.
Я брезгливо наблюдала, как женщина извивается и стонет в объятиях прекрасно-мерзкого в своей ужасающей золотой красоте змея, и не понимала, как можно с такой страстью отдаваться рептилии. Пока до меня не дошло: Эдассих видит перед собой совершенно другого человека и именно ему отдается с такой обжигающей страстью, именно для него горят звездами ее глаза, и ему кричит она: «Еще!» Я же видела перед собой огромную рептилию, которая обвивала женщину мощными кольцами, облизывала раздвоенным жалом. Мне казалось, змеиный язык одновременно был во всех потайных местах женского тела.
Я сморгнула, а когда снова глянула в сторону жертвенника, обнаружила, что ползучий гад исчез, а его место занял великолепный образчик прекрасного мужского тела. Высокий, широкоплечий, с классическим греческим профилем. Длинные волосы, заплетенные в косу чудным способом, напоминали живую змею, извивающуюся по мощной обнаженной спине. Мне даже показалось, что эта косица помогает своему хозяину ублажать распластанное на алтаре женское тело. Меня передернуло от собственных мыслей.
И тут золотой демон обернулся и, склонившись над своей парализованной страстью жертвой, глядя прямо мне в глаза, раздвоенным змеиным жалом обласкал обнаженную женскую кожу. Эдассих выгнулась на встречу ласке, в нетерпении ожидая продолжения. Не-бог демон Вритру улыбнулся хищной улыбкой и склонился к ее губам, а меня вдруг осенило, и я начала орать и бить кулаками по невидимой преграде.
- Кровь, пусти себе кровь, дура! Очнись! – орала я, срывая голос, но меня никто не слышал.
Хотя нет, я ошибалась: демон прекрасно меня услышал, снова раздвинул идеальные губы в плотоядной улыбке, нежно подул в закрытые глаза королевы, и Эдассих пришла в себя. Чтобы в долю секунды увидеть и осознать всю чудовищность ситуации.
Продолжая орать и рваться к сестре, я видела, как райна распахнула ресницы и забилась в руках демона, пытаясь обрести свободу. Но силы были не равны. И Вритру, глядя прямо в мои глаза, удовлетворенно улыбнулся и одним мощным ударом вошел в женское тело. Я пыталась закрыть глаза и вырваться из собственного сна, но прозрачная преграда, до этого момента просто не пускавшая меня к алтарю, опутала меня невидимыми путами, не выпуская обратно в реальный мир, но и не впуская в живую иллюзию.
И тогда я снова начала лупить кулаками по стенам невидимой клетке, орать про кровь, пытаясь кулаками пробить брешь и помочь несчастной жертве собственной глупости и жреческих интриг. Тут-то меня Наташка и разбудила.
Закончив свой рассказ, я опрокинула в себя остатки холодного кофе, отставила чашку и, обняв себя руками, уставилась в никуда, заново переживая все испытанные эмоции, время от времени вздрагивая от ужаса и мерзости. Наташка молчала, переваривая услышанное и явно не зная, что сказать и как помочь. Но мне хватало ее молчаливого присутствия, чтобы оставаться в здравом уме и памяти. И не изводить себя бессмысленным чувством вины: не смогла помочь, не пробилась.