- Теперь,- сказала Виктуар,- режут на кусочки навощенную нить и продергивают ее сквозь кружок картона.
- Да, мой ангел. Но раньше это были камышинки, les joncs. И они тоже славно горели. Потому-то я тебе об этом и рассказываю. Наверно, в них был естественный жир или какая-нибудь смола.
- Вполне возможно,- отвечала Виктуар, она никогда не спорила с тетушкой и, произнося эти слова, прислушалась - музицированье жерлянок становилось все громче. Но тут же ее внимание привлекла к себе девочка-подросток, во всю мочь бежавшая от церкви им навстречу; за нею с лаем несся косматый шпиц, он прыгал на девочку и старался ее укусить. А она при этом еще подбрасывала в воздух тяжелый церковный ключ, веревкой привязанный к чурке, и так ловко его ловила, что ни ключ, ни чурка не причиняли ей боли. Наконец она остановилась, левой рукой прикрывая глаза от света закатного солнца.
- Ты не дочь церковного служителя? - осведомилась Виктуар.
- Да,- ответила девочка.
- Пожалуйста, дай нам ключ или вернись с нами и отопри церковь. Мы хотели бы осмотреть ее вместе с господами, что идут вон там.
- Ладно,- сказала девчушка, побежала обратно, перелезла через кладбищенскую стену и тотчас же исчезла за кустами лещины и шиповника, так густо посаженных, что, даже еще не покрывшись листвой, они образовывали плотную изгородь.
Тетушка и Виктуар медленно шли среди заброшенных могил, которых еще не коснулось дыхание весны; куда ни глянь - голые ветки, только возле самой церкви зеленела тенисто-влажная полянка, поросшая фиалками. Виктуар нагнулась, торопливо нарвала букетик, и когда мгновенье спустя Шах и госпожа фон Карайон показались на главной дороге, пошла им навстречу и протянула матери фиалки.
Девчушка между тем отперла тяжелую дверь и, дожидаясь посетителей, присела на пороге, но когда обе пары приблизились, вскочила и первой вошла в церковь, где скамьи стояли так же косо и беспорядочно, как кресты на кладбище. Все здесь было убого и запущено, но близившийся к закату солнечный шар за окнами, смотревшими на запад, вдруг залил стены красноватым сиянием, обновляя, пусть только на миг, давно поблекшую позолоту старых святых на алтаре, что еще с католических времен влачили здесь свое смиренное существование. Верная женевскому реформатству, тетушка, конечно же, перепугалась, увидев этих «идолов», а Шах, среди многих пристрастий которого была и генеалогия, спросил девочку, нет ли здесь старинных надгробий.
- Одно есть,- ответила та.- Вот.- И указала на обветшавший, но все еще четко различимый барельеф, вмурованный в столб у самого алтаря. По-видимому, то был рейтарский полковник.
- Кто это? - спросил Шах.
- Тамплиер,- ответила девочка,- рыцарь фон Темпельгоф. Это надгробие он велел сделать с себя еще при жизни, хотел, чтобы было на него похоже.
Тетушка одобрительно кивнула: стремление, которым был одержим почивший рыцарь, затронуло какие-то родственные струны в ее душе.
- Он и церковь эту построил,- продолжала девочка,- а потом еще и деревню и назвал ее Темпельгоф, его-то самого ведь Темпельгоф звали. Берлинцы говорят «Темплов», только это неправильно.
Дамы задумчиво ее слушали, а Шах, в котором пробудилось любопытство, спросил, не знает ли она еще каких-либо подробностей из жизни рыцаря.
- Нет, из жизни ничего не знаю. Только после смерти. Все встрепенулись, тетушку даже дрожь пробрала, а девочка спокойно продолжала:
- Уж не знаю, правда или нет, что люди говорят, только старый бобыль Мальтуш все это своими глазами видел.
- Что именно, детка?
- Рыцарь лежал вот здесь, перед алтарем, больше ста лет, а потом подосадовал, что крестьяне и конфирманты вечно на нем толпятся и уже истоптали ему все лицо. Старик Мальтуш, ему уже скоро девяносто стукнет, рассказывал нам с отцом, что своими ушами слышал, как под полом что-то стучало и перекатывалось, словно гроза гремела над соседней деревней.
- Вполне возможно.
- Но они не понимали, что это стучит и перекатывается,- рассказывала девочка,- и так продолжалось, покуда один русский генерал, никак не упомню его фамилию, не пал под Темпельгофом. Как-то раз, в субботу, пришел прежний служитель и хотел стереть с доски номера псалмов и проставить новые, на воскресенье. Он ваял в руки мел и вдруг все увидели, что прежние цифры уже стерты и там стоят новые, и еще цифры, обозначающие главу и стих библейского изречения. Все написано по-старинному, очень неясно, едва-едва можно прочесть. Ну, они, конечно, постарались и отыскали: «Ты должен воздавать почести своему покойнику, а не топтать его лицо». Тут уж им ясно стало, кто писал цифры, они подняли камень и вмуровали его в этот столб.