Бросил машину возле старого кладбища и бегом побежал, подгоняемый страхом и ужасом за нее. Внутри все похолодело и замерло, когда увидел сжавшуюся темную фигуру, сидящую на лавочке.
Она вся сгорбилась, закрылась, обхватив себя руками. Пыталась ровно дышать и пережить накатывающую панику и боль.
Ему было жаль, что Катерина Михайловна умерла, жаль. Но от того, что его девочке сейчас невыносимо больно и она не может дышать и плакать, он готов был убивать, и проклинать хорошую женщину только за то, что она умерла и сделала Золотцу больно.
Вика ощутила, что за спиной кто-то совсем рядом стоит и на нее смотрит. Хотя, почему кто-то? Она прекрасно знала кто. Чуяла всем телом его приближение, трепетала вся в ожидании его касаний: собственнических и властных, но при этом мягких и иногда нежных. Даже сейчас она ждала его приезда, где-то глубоко внутри, в самых закромах сознания, она молилась, чтобы он приехал.
Приехал.
Не бросил.
Подошел, тихо ступая по траве, молча сел рядом и, властным жестом взял ее за руку, крепко стиснул ладонь, затем поднес к своим губам и одарил сухим горячим поцелуем. А потом, ничего не говоря пересадил ее к себе на колени, обхватил всю руками так же молча и, не отрывая своего карего взгляда от ее дрожащих рук.
- Мне жаль, милая, мне очень жаль! – тихо проговорил ей на ухо, обжигая дыханием ее щеку, коснулся губами в нежном касании к коже, и начал с ней на руках легонько раскачиваться.
- Она умерла, Сава, - вырвался из нее хрип, - Она умерла, а я думаю о тебе! Это неправильно! Я вспоминаю нашу встречу, что думала, что говорила. Переживаю заново. А должна думать о ней! Вспоминать о ней! – она вдруг вскинулась на него и заставила ей в глаза смотреть, - Я какая-то не нормальная, да?
У него все внутри задрожало от ее тона: такого слабого и безвольного, пустого. Что он мог ей ответить? Кто-то мог посчитать ее поведение действительно странным и ненормальным. А он не мог. Ни осуждать. Ни судить.
Он сам думает о ней постоянно. Живет этими мыслями. Воспоминаниями. И тоже переживает все заново.
Правда, уверен, что их первое знакомство они помнят по-разному.
Сава в нее втрескался сразу: без подготовки и долгой раскачки. Услышал ее голос теплый и насыщенный, сильный и полный язвительных ноток, и сразу запал. Влюбился, как мальчишка. В голос ее. В ее ехидные комментарии. Она ему понравилась. А уж когда увидел… Мама родная, у него башню снесло и тело все, слабое, прямо маякнуло, чего и кого оно хочет.
Те три дня стали самыми лучшими за последние годы. Пусть ему было хреново и мутило от слабости, сознание, туманом болезни было затянуто, но он кайфовал от каждого ее слова, взгляда, касания.
И уже тогда решил, что она будет с ним. Неважно, долго или нет. Но главное, что с ним.
Ту встречу они помнят по-разному. Но чувства, возникшие после, абсолютно одинаковые у обоих.
- Ты нормальная! – заявил со всей возможной убежденностью в голосе, стиснул ее руками, сильней, и еще крепче к себе прижал. Мог бы, чтобы она ему под кожу вросла,- сделал бы, - Ты просто боишься, что не справишься. Но я здесь, я рядом, ты можешь…
- Уже можно, да? – тихо прошептала и вцепилась своими руками в его плечи, царапая ногтями кожу.
- Уже можно, - кивнул он и прижался губами к ее виску, чувствуя, как вена на виске у нее снова вздулась и запульсировала, своими руками ощутил, как она вся замерла на миг, а потом содрогнулся от ее дикого раздирающего его на куски, на молекулы, воя.
Она выла. Ревела. Захлебывалась слезами. Задыхалась.
Как-то давно Сава заметил, что слезами радости она делится со всем миром, без всяких усилий. Могла расплакаться от того, что в романе прочитала, или кино посмотрела. Могла рассмеяться, до слез, от выходки своих племянников. Или разреветься от счастья за своего брата или подругу.
Но, чтобы показать свои слезы или вообще уронить хоть слезу, когда ей самой по-настоящему больно… Такого за семь лет можно по пальцам одной руки пересчитать. И почти каждый раз она плакала из-за него.
И сейчас тоже он виноват.
Потому что приехал, и теперь ей не нужно быть сильной и стойкой. Теперь она может реветь и выть, проклинать весь мир и его, в частности.
С ним она позволяла быть себе слабой. Доверяла ему свои страхи и боль. Потому что у нее был только он, а у него была только она.