Сироткин доложился как положено и заявил, что ценные указания, полученные утром, помогли ему устранить промахи и собрать недостающие факты.
Это не было грубой лестью и подхалимством, это был стиль деятельности участкового из Нелюшки. Он знал назубок все обязанности, все инструкции — и в этом его ставили другим в пример. За пределами инструкций бравый Сироткин робел и терялся — чем, кстати, и пользовался изобретатель Чернов. Однако участковый из Нелюшки вновь обретал деловитость, если ему давали четкую команду: «Делай так-то и так-то…»
— Выкладывай, — сказал Фомин. — Только побыстрее!
Недостающие факты, успешно собранные благодаря ценным указаниям Фомина, относились прежде всего к бригаде шабашников. Исправляя свою оплошность, Сироткин составил полный список членов бригады с указанием домашних и служебных адресов. Сплошь сотрудники разных НИИ и КБ.
«А Чернову в расчетах не помогли. — Фомин искренне огорчился за нынешнюю техническую интеллигенцию. — Неужели шабашка портит даже образованных людей?!»
Сироткину удалось уточнить и кое-что про махинации бригадира Маркина. Самые главные доходы шли не от строительства частных гаражей и не от бетонирования дорожек на частных подворьях. Маркин крупно гребет на изготовлении надгробий. И не каких-нибудь там простых плит, а фигурных, пользующихся повышенным спросом.
Услышав про надгробия, Фомин отметил про себя, что этот бизнес и мог послужить причиной, почему Маркин оказался в числе приглашенных на сегодняшние поминки. Не обязательно его привел с собой знахарь Смирнов. У Маркина наверняка есть приятели среди шаромыжников, околачивающихся при кладбище.
Художественным руководителем фирмы по изготовлению надгробий является не кто иной, как Эдик Вязников. Он дает рисунки и чертежи. Участие Эдика в других махинациях Маркина ограничивается исполнением обязанностей шофера. Привез — отвез. Однако Маркин и сам имеет водительские права. И в Нелюшке его видели за рулем самосвала. Даже как-то ночью. Причем Маркин объяснил встреченному по дороге жителю Нелюшки, что пожалел будить Эдика, поздно вернувшегося с танцев.
Эдик действительно каждый вечер ходил на танцы в школьный лагерь труда и отдыха. Остальные шабашники ложатся спать довольно рано, сразу как посмотрят по телевизору программу «Время». Поэтому Эдик устроился на отшибе. В том доме, где квартирует бригада, есть летняя будка, чуть побольше собачьей. Эту будку соорудил старший сын хозяев, тоже большой любитель танцев. Сейчас он служит в армии. Если сын где-то пропадал допоздна, мать, конечно, тревожилась, не спала. Услышит, что дверь будки скрипнула, и уснет. А за Эдиком она не следит. Поэтому остается неизвестным, где находился Эдик в ночь с субботы на воскресенье, когда был ограблен универмаг. Известно лишь, что вечер он провел на танцах в школьном лагере труда и отдыха.
«Житье на отшибе в будке выглядит, конечно, подозрительно, — подумал Фомин. — Но с другой стороны, и в самом деле удобно для большого любителя танцев».
Слушая Сироткина, Фомин все больше убеждался в ценности своих указаний, данных в Нелюшке сегодня утром. Вот что значит вести поиск в верном направлении. Времени прошло с тех пор совсем немного, а Сироткин даже и девчонку нашел — ту, что ездила в город за колечком с рубином.
Оказывается, Эдик повстречался ей не в Нелюшке, а на шоссе. Девчонка накануне узнала, что в универмаг привезли много колец, кулонов и всего прочего. Она так торопилась к открытию универмага, что не стала дожидаться автобуса, решила добираться на попутных. Эдик ехал со стороны города. Высунулся и спросил: «Ты куда топаешь пешком?» Незнакомому шоферу она бы не сказала, что едет покупать колечко. Ведь это значит, что у нее с собой деньги, а мало ли что. Но Эдику-то можно сказать. Он услышал про золото и говорит: «Садись. Прокачу с ветерком». Развернулся, и поехали. В кузове самосвала был раствор, который Эдик вез на комплекс. Эдик сначала все оглядывался на кузов, а потом съехал с шоссе и вывернул раствор на землю. Девчонка охнула: «Попадет тебе». Он засмеялся: «Никто не считает». И поехали дальше. Но оказалось, ювелирный отдел закрыт на учет.
День девчонка помнила хорошо. Среда. А где Эдик вывернул раствор, не приметила. Зато Фомин очень хорошо знал это место. Можно сказать, осмотрел досконально, хотя и издалека. На лужайке под одинокой сосной.
Все было именно так, как и предполагал Фомин. Типичное для строителей безобразие! Взбрело в голову прокатиться с девчонкой! А раствор денег стоит! И лес — наше богатство, его беречь надо!..
В городе Вязников никуда не заезжал. На обратном пути он загрузил на растворном узле новую порцию раствора.
Легкомысленная поездка в город со случайно встреченной девчонкой свидетельствовала, что Эдик распоряжался самосвалом фактически бесконтрольно. Причем всегда имел возможность свалить задержку на работников растворного узла. Там можно и полдня потерять, пока загрузят. Фомин об этом знал — как и все в Путятине.
Значит, в среду Эдик съездил попусту. Девчонка уж слишком поторопилась. В среду ювелирный отдел потому и был закрыт, что принимал новый товар. Однако в четверг или в пятницу — уже без девчонки — Эдик побывал у золотых витрин и был замечен заведующей отделом Тамарой Степановной Жуковой. А в субботу, как сообщила Жукова дотошному Вене Ророкину, Эдик приобрел золотое кольцо и золотой кулон — в подарок сестре на свадьбу. Однако в бригаде никто от него не слышал о предстоящем семейном торжестве. На свадьбу сестры его бы, конечно, отпустили без разговоров. Но Эдик уехал по телеграмме о болезни отца.
Фомин торжественно пожал могучую лапу Сироткина, поблагодарил за службу и пожелал новых успехов, также и в личной жизни.
Будь сейчас перед ним не Сироткин, а, скажем, Женя Журавлев, Фомин обошелся бы простыми словами. «Ну, ты молоток» или еще что-то дружеское. Но Сироткина хлебом не корми, а подавай официальную благодарность по всей форме. Ладно, не жалко. Фомин ему выдал все положенное — служебными словами, твердо, с металлом в голосе.
И секунды лишней не промедлил Сироткин по дворе управления. Умчался как вихрь. Инспектор Вороханова на крылечке своего флигеля только руками развела.
Нине Васильевне Ворохановой очень нужно было посоветоваться с более опытным Фоминым.
— Николай Павлович, я понимаю, вам сейчас не до моих проблем, есть дела поважнее…
Она еще ни о чем не попросила, но Фомин уже приготовился к капитуляции. Слабые и беззащитные — самый опасный противник. Уж лучше столкнуться с напористым наглецом. Даже с вооруженным преступником! Потому что на силу можно ответить силой. А тут… Сразу сдавайся, поднимай руки вверх.
— Ладно, выкладывай, что там у тебя.
Ничего нового Фомин не услышал. Старая песня.
— У меня ничего не получается, кривая правонарушений растет, число поставленных на учет увеличивается, придется подавать Петру Петровичу заявление об уходе…
Сегодня утром Нина Васильевна сделала, по ее словам, непростительную глупость — пошла домой к Рыжикову.
Пошла пораньше, чтобы застать всех дома. Родители Рыжикова уже давно поднялись, хлопотали по хозяйству, а он спал. И первое, что бросилось в глаза Нине Васильевне, когда она вошла во двор, был ящик с помидорами. Явно краденый. Точно такие ящики Нина Васильевна видела на рынке у спекулянта. И видела, что Рыжиков помогал спекулянту разгружать ящики. Конечно, не задаром. Но за мелкие услуги спекулянты не платят полными ящиками при цене помидоров три рубля за килограмм. Впрочем, родители и не стали покрывать сына. Увидели Нину Васильевну и буквально в крик. Особенно мать: «Да забирайте его, ирода окаянного!..»
— Что же это такое, Николай Павлович, — с горечью рассказывала она. — За человека еще можно и нужно бороться… Но если от него отступаются самые близкие… Нет, я так больше не могу!
Нина Васильевна, конечно, разбудила бедного Павлика и пыталась вызвать на разговор. Но он на откровенность не пошел. И вид у него был ужасный, глаз подбит.