ь не мог. Вок стаг Рашид всегда говорил, что их горы - более открытое место, чем равнина. В них неправильно сказанное слово отражается эхом ненавистью, а ненависть - кровью. За которую надо платить кровью же. И рассказал. Однажды один человек заблудился в горах. Он был смертельно голоден. Поэтому украл курицу в незнакомом ауле. Он съел ее и выжил. Но обиженный хозяин нашел его. Он хорошо знал адат. Забрал у него барана в отместку за ту курицу. Тогда тот, чтобы не остаться в долгу, украл у него лошадь. А лошадь в горах - это почти человек. Хозяин курицы и лошади вернулся и убил обидчика. Тогда родственники убитого истребили всю семью убийцы. Кровная месть - канлы. Сейчас говорят - кир. Поднялся весь аул, в котором разыгралась трагедия - ведь все в родне, хоть и дальней. Сошлись два аула. Никого не осталось в живых... Прошло всего две недели, а Асланбек уже так стрелял из своего пистолета, что ствол воистину стал продолжением его руки и его воли. В этом мальчик чувствовал какую-ту особую магию, которой не знал раньше. Направленный пистолет - это повелительный жест. Метать камни - это здорово. Но выстрел... Стоит только протянуть руку в сторону неугодного... Одно незаметное движение пальцев - и твоя воля, твой жест воплощается в смерть. Конечно, у Асланбека не было таких врагов, чьей смерти он желал бы. Но сам жест его завораживал. И стальная тяжесть в пальцах. Асланбек знал смысл многих сур Корана. Но Салман обошел его. Он взял и выучил арабский. Он уверял, что это не очень-то и сложно. Аварский куда труднее. Пророк Мухаммед велел читать Коран только на арабском. Поэтому Салман читал его в оригинале. И часто делился с другом своими мыслями, которые посещали его, когда, настрелявшись до рези в глазах, они сидели на любимом склоне Асланбека. И под рассуждения друга Асланбек всегда лучше слышал вздохи гор. Ему чудилось, что вот-вот он начнет различать слова... Неожиданно для себя он сказал: - Салман, когда-нибудь ты будешь муллой. Нет! Имамом! Не знаю, кем. Но ты будешь главным. И все будут слушаться тебя. Салман подумал и сказал: - Я хочу только познать Аллаха. Если для этого надо стать главным, я стану. Ла-ильлахаиль-алла. В их ауле не было телевизора. Отец и многие аксакалы считали его проявлением шайтана, замутняющим разум и оскверняющим веру. Асланбек завидовал Ахмету. Шамиль взял его с собой в соседний аул. Там была антенна и телевизор. Сколько же потом Ахмет рассказывал! Правда, одно и то же. Раз десять одно и то же. Но Асланбек, как не ненавидел его за зазнайство, все равно слушал и не мог оторваться все десять раз. Будто бы в телевизоре есть весь мир. И другие люди в нем. Одежды странные. И страны. И города большие. Дороги шириной с ущелье. Гладкие, как зеркало. Но вот уж чему Асланбек и вовсе не мог поверить - что есть город в Америке, как сказал Ахмед, где сакли размером с гору. Сакли, прилепившиеся к горе - это понятно. Но как они могут стоять самостоятельно?! Но велик Аллах. Вдруг это правда?! Вот бы хоть раз в жизни увидеть. Странное дело - ему вдруг почудилось, что он знает, как называются такие сакли... Ахмет не говорил - это он точно помнил. И вместе с тем словечно вертелось на языке. Точь в точь, как те слова, что ему хотят сказать горы, а он не может разобрать... Но Асланбек тут же подумал, что никогда не увидит сакли размером с гору. Ведь никто не видел, кого он знает. Даже вок стаг Рашид. А он все знает. И Коран наизусть, и то, что наши горы когда-нибудь станут равниной... То, что случилось после того, как Асланбек научился метко стрелять, было как-то неясно и зыбко, но вместе с тем страшно. Неясно - потому что мальчик не понимал, что происходит. Но вместе с тем что-то происходило. Аульская община собиралась не однажды. Все были чем-то встревожены. Ощущение, которое носилось в воздухе, чем-то напоминало Асланбеку первое воспоминание его жизни - как все ждали Курбан-байрам. Отец ушел. Сначала Асланбек думал, что он скоро вернется. Ведь он и раньше иногда уезжал. Но прошло много дней. Лицо Патимат, его матери, часто бывало грустным и задумчивым. Ахмет мрачнел, глядя на нее. Теперь Асланбек понимал - они знают что-то, чего не знает он. Спросить у него почему-то не поворачивался язык. Однажды мать вбежала в дом и упала, рыдая. - Что с отцом? - не выдержал Асланбек. - Его украли горы, - ответила Патимат. - Мама, я уже большой. Что с отцом? Потом ушел Ахмет. Ему скоро должно было исполниться семнадцать. Его тоже проглотили горы. Асланбек остался старшим мужчиной в доме. Прошло еще всего четыре года, но как изменилась вся жизнь Асланбека. Как изменился он сам! Теперь самыми навязчивыми мыслями были мысли о женщинах. Временами он просто не мог больше ни о чем думать. Тяжело смотрел вслед каждой моложе тридцати... Старше они были просто старухами. Сестры повыходили замуж в другие аулы. Патимат стала еще более молчаливой, чем была при муже. Подрос младший брат. Ему было уже десять. Будучи старшим, Асланбек никогда не обижал его. Ни разу не унизил его маленького достоинства. Не заставлял резать баранов. Не бил. И не пытал голодом и жаждой. Руслан слушался его бесприкословно, как и положено. Асланбек старался приучить его во всем помогать матери, он словно чувствовал, что именно Руслану предстоит быть ей опорой... Асланбек уже знал, почему отец и Ахмет не вернулись. Это простой мужской обычай - умирать рано. Они погибли в бою. И потому теперь рай - их последний дом. «Газават изменникам! Газават предателям! Газават всем, кто посягает на нашу свободу! Нет веры под властью неверных. Вставайте, братья, на священную войну!» Где он это слышал? Весь аул теперь смотрел на него с уважением. Его отец и брат пошли на шахадат! Погибли за веру. Асланбек видел: все ждут, что он подрастет и отомстит! Причем на него смотрели так, словно бы он уже совершил этот подвиг. Он уже умер. И достоин всяческого уважения. И это уважение окутывало его, как ядовитое облако. Все были уверены - он не нарушит вековой адат. Даже мать. Кровь за кровь. Смерть неверным. У Салмана была симпатичная сестра, Кусама. Ее чаще других представлял себе Асланбек в мечтах. Она посещала его сны. Украдкой встречалась с ним глазами. Даже короткого взгляда было достаточно, чтобы горячий жар волной поднялся к его лицу. Теперь Асланбек вспоминал, как сердился Шамиль, заметив такой «случайный» взгляд матери на другого мужчину. Встречаться глазами с чужим мужчиной- неприлично. Замужняя женщина должна стоять, опустив глаза. Спрятавшись от всех, Асланбек и Кусама сидели на «его» склоне. Он даже пальцем не дотрагивался до нее. Они говорили о традициях. Похищение невесты уже не имеет силу адата. Просто красивый обычай. Хотя и сейчас бывали разные случаи... Но это редкость. Раньше это было нужно, потому что калым был непосилен почти никому. А сейчас... Дети мечтали и смеялись. - Мы договоримся. Я приду и увезу тебя, - говорил Асланбек. - Куда? - На гору, на которую никто у нас не забирался. Помнишь, я тебе рассказывал? Я пас там овец, когда был маленький. Кусама смеялась серебристым смехом. - А потом Салман устроит ужасный шум! - продолжала девушка. - Он подымет на ноги весь аул. Сестру украли! Она смеялась заливисто. - Он будет палить из всех стволов! - сказал Асланбек. - А еще у нас есть старый барабан! - Потом мы вернемся. И родители будут вынуждены благословить нас, - закончил мальчишка. - Но сначала ты должен смыть кровь отца, - сказала Кусама. Она ждала от него того же, что и все. Приметы войны были не только в том, что уходили и не возвращались мужчины. Их аул был так высоко в горах, что к ним бежали все, кто мог сюда добраться. Дом был полон родственников и просто случайных женщин с детьми. Они приходили и уходили. Патимат старалась накормить всех. Все жители их аула принадлежали к одному тейпу. Большая семья. Все в родстве со всеми. Кто-то воевал. Так в доме Патимат и Асланбека появились рабы, присланные кем-то из родных. Они помогали в хозяйстве. Делали работу, которую раньше делали погибший Шамиль и Ахмет. Это было удобно. Спали они не в доме. Всех рабов из разных домов сгоняли в один, специально укрепленный против побегов. Да и куда убежишь в горах? Здесь они спали в одной куче. Это было совсем неплохо, если учесть, что в других местах для рабов были просто ямы. Все они были гяурами - чужаками и неверными. Никто не пожалеет, если кто-то сдохнет. Мало того, что пленных почти не надо было кормить, в любое время их можно было обменять на что угодно. На муку, например. За самых престижных можно было выручить много долларов. Но у вдовы таких не было. В любом случае, хоть и небольшие, но это были живые деньги. «Вертушки» часто кружили в небе. Асланбек с непонятной тоской провожал их глазами. Теперь стоны гор слышал не только он один. Салман так рвался воевать, что напоминал горячего жеребца, который вынужден топтаться в стойле. - Я думал, ты станешь муллой, - как-то сказал ему Асланбек. - Сейчас надо мечом служить Аллаху. Но юного проповедника пока никто не брал. Хотя он был ловок и силен, ростом не вышел. Асланбек был выше его на целую голову. И статнее. - Теперь ты слышишь? - спрашивал Асланбек друга, когда они очень редко оказывались на знакомом с детства склоне. - Слышу, - говорил Салман, опустив голову. Он искренне не понимал, почему Асланбеку, который и Коран-то не читал, Аллах дал такой дар - слышать будущее, а ему, ему, часами усердно корпеющему над арабскими книгами и молящемуся