– Пожалуйста… пожалуйста… – безостановочно повторяла женщина, обхватив меня руками. Она сильно дрожала, настолько сильно, что ее зубы клацали. Я схватил ее в охапку, понес по прогибающейся боковине вагона.
– Я ищу девушку! – кричал я ей в лицо. – Худенькая, в малиновом пальто!
Женщина не слышала меня. Она тряслась и повторяла одно и то же слово. Я вынес ее на платформу, поставил на ноги, но женщина тотчас опустилась передо мной на колени.
– Пожалуйста… пожалуйста…
Меня схватила за руку седая, мелкая старушка в сером плаще с оторванным воротником.
– Молодой человек, не бросайте меня… – бормотала она, с мольбой заглядывая мне в глаза.
– Сюда!! Мне очень больно!! Сюда!! – сдавленным голосом вопил мужчина, застрявший между обломков вагона.
Рядом с ним, на краю платформы, кто-то стоял на четвереньках, тряс головой, и рыжие завитушки метлой скользили по асфальту.
– Вы не подскажете, что мне делать? – крикнула полная черная женщина, и прямо в лицо ткнула мне свою мясистую аспидную руку, из которой фонтаном била темная кровь.
Меня обступали люди, неестественно возбужденные, рваные, растрепанные, обрызганные своей и чужой кровью, с безумными и молящими глазами; они приняли меня за спасателя или врача, который непременно поможет, вынесет из этого ада, успокоит и вернет к прежней жизни; они пытались прикоснуться ко мне, как к всемогущему мессии, подпитаться моей энергией, ухватиться хоть за край моей одежды… Отрывая от себя цепкие пальцы, прячась от умоляющих взглядов, я кинулся к чадящему вагону, вытянул из-под ремня подол рубашки и прижал его ко рту. Я орал, повторяя имя Яны, слезы текли по моему лицу ручьями, и мне казалось, что от нестерпимого жара они закипают и шипят. Я двигался вперед на ощупь, перелезал через спинки сидений, упирался ногами в багажные полки и повсюду натыкался на тела. Сухого долговязого мужчину я вытащил из-под сиденья; он часто дышал и царапал мою руку. Подросток с поломанной рукой страшно кричал, когда я тащил его волоком по потолку вагона к ближайшему оконному проему. Девушка-мулатка, опираясь на мое плечо и прыгая на одной ноге, громко хохотала и зачем-то шлепала ладонью по моей щеке… У каждого я спрашивал про малиновое пальто. Никто не слушал моих глупых вопросов.
Споткнувшись о сложенную пополам вагонную дверь, я упал на кучу пластиковых щепок, в которые превратилась перегородка, и стукнулся головой о металлическую трубу. От боли у меня потемнело в глазах. Не было сил звать Яну; я корчился среди обломков, кашлял, задыхаясь от дыма, и шарил руками, пытаясь найти какую-нибудь опору, чтобы подняться на ноги. Отупляющее равнодушие вдруг охватило меня. Я вдруг почувствовал желание остаться здесь, зажмурить глаза, заткнуть уши и уснуть, дабы сохранить в себе надежду. «Яна, Яна», – едва слышно бормотал я, исступленно сжимая острые, как ножи, обломки железа.
Я полз куда-то уже неосознанно, как тупое раненое животное, пытающееся уйти от лесного пожара. Я потерял ориентацию; потолок, окна, двери вагона смешались, спутались, проросли сквозь друг друга; я не понимал, где верх и где низ. Стоны и крики о помощи доносились отовсюду, и мне казалось, что меня попросту завалило ранеными и умершими, словно глыбами земли, и где бы я ни начал копать, везде буду натыкаться на чьи-то руки, ноги, головы… Вдруг почувствовал под ладонью стекольную крошку, подтянул страшно потяжелевшее тело и вывалился через оконный проем наружу.
Не помню, как я выбрался на платформу. Старушка в сером плаще заметила меня раньше других и, опираясь об асфальт кулаками, как обезьяна, подползла ко мне.
– Держите же меня быстрей! – потребовала она.
Я схватил ее за руку, перекинул ее через плечо и, превозмогая боль, поплелся куда-то… На какое-то время сознание покинуло меня. Пришел я в себя, когда мужчина в голубом комбинезоне сунул мне под нос вату с нашатырем. Я сидел на асфальте, опираясь спиной о колесо машины «Скорой помощи». Со всех сторон выли сирены, мимо нас бегали люди с носилками; толстопузый полицейский, широко расставив ноги, размахивал руками и крутил головой то в одну, то в другую сторону. Пожарные раскатывали шланги – кто-то влево, кто-то вправо. Я подумал, что все эти люди сумасшедшие и сами не понимают, что делают… От нашатырной вони меня чуть не стошнило, и пустой желудок судорожно сжался.
Я оттолкнул от себя руку с ваткой и встал на ноги.
– Сидите, вам нельзя вставать! – кричал мне кто-то в спину.
У машин, под стенами домов и просто посреди улицы сидели и лежали люди. Это было бы похоже на фестиваль хиппи или на акцию протеста, если бы люди не были бы перепачканы кровью. Я искал Яну с тупым равнодушием. Я был уверен, что она умерла, и ее худенькое тело сейчас лежит в куче таких же рваных, изрезанных, исколотых тел на кафельном полу какого-нибудь морга.
Мужчина в комбинезоне догнал меня и схватил за руку.
– У вас шок! – заверял он меня, пятался посадить меня на заплеванный асфальт.
– Я должен найти свою жену, – ответил я.
– Это невозможно! – со сдержанной настойчивостью и терпением произнес спасатель.
– Она может быть где-то здесь…
– Нет-нет! – крутил головой спасатель, и схватил меня второй рукой за воротник куртки. – Я вам приказываю сесть!
Он воспринимал меня как собаку, которая мечется под ногами умных людей и мешает им. Я наотмашь дал ему пощечину.
– Я ищу свою жену, ублюдок! – крикнул я, хватая его за горло.
– Понимаю, понимаю, – сразу присмирел спасатель и закивал. – Здесь находятся раненые, а погибших складывают вот там, за автобусом…
Я оттолкнул спасателя от себя и пошел за автобус, где в жутком порядке (трупы мужского пола в одном ряду, а женского – в другом), на асфальте лежали погибшие. Их было так много, что уже не хватало места, и припаркованные со всех сторон машины «Скорой помощи» начали отъезжать, расширяя площадку. Несколько полицейских сопровождали группу мужчин в штатском. Чиновники медленно шли вдоль рядов, с мертвенно-спокойными лицами рассматривая трупы. Это был какой-то фантасмагорический строевой смотр, и высокое начальство оценивало готовность подразделений к параду, к торжественному восхождению на небеса. Я пошел за штатскими. Полицейские подозрительно покосились на меня, но ничего не сказали. Наверное, они решили, что я тоже какой-нибудь государственный деятель.
На мужчин я не смотрел. Мой истерзанный взгляд скользил по телам женщин, и каждая из них словно прожигала мне глаза кислотой. На глаза наворачивались едкие слезы. Ноги слабели с каждым шагом. Я боялся упасть на асфальт, распластаться между остывающих тел. Высоко запрокинув голову, у моих ног лежала полная брюнетка. Спутавшиеся волосы налипли ей на лицо, но я все равно узнал несчастную. Это ее я вынес из вагона, а она сильно дрожала и повторяла: «Пожалуйста, пожалуйста…»
– Сколько? – негромко спросил штатский у полицейского.
– На данный момент сто шестьдесят погибших, господин министр, – склонив голову и прижав руки к бедрам, доложил полицейский.
Я дошел до конца женского ряда. В груди забилась надежда. Я душил ее, не давал ей жить. Повернувшись, просмотрел ряд еще раз. Здесь Яны не было. Даже если взрывной волной с нее сорвало пальто, даже если кровью залило лицо, я все равно узнал бы ее.
Задыхаясь от волнения, от неудержимых слез, я прошел вдоль мужского ряда. На всякий случай. Надежду, как душевный взрыв, уже невозможно было приструнить. Она прыгала, орала, вопила в моей душе, играла с моим сердцем, как с мячом.
– Нет! – сказал я сам себе и потряс кулаком в воздухе. – Ее здесь нет!!
Я смотрел по сторонам, на небо, на свои кроссовки. Мое тело дрожало, выгибалось от сладкой боли. «Наверное, Яна жива, – осторожно предположил я, не смея окончательно уверовать в такое счастье. – Она ехала в другом вагоне. Шестой был слишком заполнен пассажирами, и она села в пятый или четвертый…»