Прочь отсюда, из этой мертвецкой! Яна не может быть здесь, она сама жизнь, она ее символ, ее картинка. Я устремился к выходу. Подземный тоннель был полон полицейских. Зачем они теперь нужны? К чему эта суета? Кто умер, тот уже умер, кто выжил, тот продолжает жить. Все пассажиры уже отсортированы, и полиция лишь вносит сумятицу.
Меня остановили, потребовали документы. Молодой полицейский медленно листал мой паспорт, время от времени поднимая на меня глаза. Он смотрел на меня так, словно я что-то украл у него.
– Что-нибудь не так? – спросил я у него.
– Вы себя в зеркало видели? – ответил он, возвращая мне паспорт.
Я долго отмывал лицо в муниципальной уборной, намыливал жидким мылом щеки, лоб и шею. В раковину, закручиваясь в спираль, стекала розовая вода, хотя мыло было зеленым. Труднее было вымыть кровь из-под ногтей. Я попросил у уборщика щетку.
– Увы, ничего нет! – развел руками уборщик. – Все щетки и швабры унесли наверх, отмывать платформу от крови.
Я кое-как застирал бурые пятна на рубашке, а потом прильнул губами к крану и долго пил горьковатую, пахнущую хлоркой воду.
Выйти с площади, примыкающей к станции, оказалось не так-то просто. Десятки полицейских машин перегородили все дорожки и выезды. Несколько раз меня останавливали, снова спрашивали паспорт, вводили данные в компьютер, запрашивали базу на предмет моего криминального прошлого. База выдавала отрицательный ответ, меня с явным сожалением отпускали, и я чувствовал спиной тяжелые взгляды. От несмолкаемого воя полицейских сирен мне становилось дурно, я затыкал уши и пытался унести ноги от этого котла, но меня останавливали, говорили, что здесь проход воспрещен, и показывали в другую сторону.
Я метался по площади, как загнанный в западню зверь. Мои нервы были на пределе. Как заговоренный, я шептал заветное имя и не знал, благодарить ли мне бога за его чудесный промысел, или же умолять его проявить милость к несчастной девушке и спасти ее. Я добрел до пустой, усыпанной бумажками остановки автобуса, и тотчас у меня в глазах потемнело, а в голове стало пусто и звонко, как внутри воздушного шарика. Я едва успел взяться рукой за опору, как ухнул в темноту забвения…
Глава 29
ГОСПОДИ, ДАЙ СИЛ!
Мне казалось, что мое сознание разбилось на тысячи мелких осколков, словно хрустальная ваза, и кто-то неряшливо смел осколки вместе с пылью, песком и прочим мусором в совок и высыпал все это мне в черепную коробку… Меня выводили из машины «Скорой помощи» под руки два тщедушных санитара, и если меня вело влево, то они, смешно перебирая ногами, тоже сдвигались влево, а когда меня тащило вправо, они продолжали стойко держаться за меня, и было похоже, что мы втроем исполняем танец маленьких лебедей. Взрыв на станции остался в моей прохудившейся памяти в виде нескольких разрозненных сцен, я не мог определиться, что было раньше, что позже и как давно этот кошмар случился. За мгновение до того, как меня завели в пропахшее лекарствами помещение, я посмотрел на небо и почувствовал на лице холодные дождевые капли.
– Лучше отпустите меня, – попросил я. – Я тяжелый, и если упаду, то поломаю вам все кости.
Санитары поверили мне, одновременно отпустили меня и отбежали на безопасное расстояние. Стеклянные дверные створки вовремя раздвинулись передо мной, и я беспрепятственно ввалился в приемное отделение.
Я лежал на каталке, и в обе руки мне всаживали иголки. Врачи в небесного цвета халатах колдовали надо мной, как если бы это была бригада поваров, а я – раскаленной сковородкой. Мои мысли, разбросанные как навоз по полю, постепенно возвращались на свои места, занимали отведенные им мозговые извилины.
– Я здоров, – сказал я, привставая. Хотел пригладить рукой волосы, как иголка с тонкой прозрачной трубочкой выскользнула из моей вены. Длинноволосая женщина в марлевой повязке и с глазами доны Анны вытерла кровяную каплю с моей руки, заклеила дырочку лейкопластырем и велела держать руку согнутой. Она выглядела смертельно усталой. Я был у нее не первым за сегодняшний день. И не десятым. И даже не сотым. И к крови, брызнувшей из моей вены, она отнеслась так, как посудомойка к каплям воды на кафельном полу.
– Я ищу свою жену, – сказал я сидящей за ноутбуком молоденькой ассистентке. Она медленно, по буквам, считывала с моего паспорта ФИО и набирала их на клавиатуре: «Vatsura Kirill A.»
– У нее ваша фамилия? – спросила она, не отрывая взгляда от монитора.
Я стал гадать, как латинским шрифтом может быть обозначена фамилия Яны. Ассистентка запустила поисковую программу и выжидающе посмотрела на меня.
– Ее фамилия Ненаглядкина, – сказал я.
– Как?
Я склонился над клавиатурой, вежливо оттеснив девушку, и набрал в строке четыре буквы: «Nena»… Когда-то это уже было. Когда-то давно, в прошлой жизни, компьютер центрального агентства воздушных сообщений Побережья отыскивал в своих гигабайтах эту фамилию. «Так это ж не сотрудник, а сотрудница!» – язвительно сказала кассирша Лариса, тогда еще беспричинно ревнуя меня. Женское сердце оказалось чутким барометром. Я снова ищу Яну. Электронные мозги проводят инвентаризацию, отыскивая короткую комбинацию единиц и нулей, пронизавшую мое сердце…
– Нет, дама с такой фамилией у нас не числится, – отвечает ассистентка.
С каждым отрицательным ответом моя воля твердеет, силы увеличиваются, сознание еще более просветляется. Я словно герой компьютерной «стрелялки», который подпитал себя дополнительными процентами жизни. Стеклянные двери распахиваются передо мной, выпуская меня к людям, словно подтверждая мою годность к эксплуатации. С серого темного неба льет дождь. Какое блаженство ощущать на лице его холод! Какое счастье осознавать, что эту маленькую и бесплатную радость бытия может испытать сейчас и Яна! Как же нам найти друг друга?.. Я хлопнул по маленькому кожаному чехлу, болтающемуся на поясном ремне. Что же это я, дитя двадцать первого века, все еще уповаю на записки, обещания и порывы души! Ведь у Яны есть мобильный телефон. Красивый, дорогой, со встроенной цифровой камерой. Почему же я не спросил у нее номер? Почему я, чудила, не сделал самого главного, что механически делает всякий сопливый подросток в отношении первой встречной девочки?
Мне не сразу удалось уговорить таксиста отвезти меня в далекую горную деревушку. Водители кучковались на стоянке, клиентов не искали, о работе не думали и с тревогой обсуждали утренний теракт. Таксист, которому я пообещал триста евро, долго раздумывал, подозрительно оглядывая меня.
Дорога в горы показалась мне длинной и мучительной, как пытка. Я терзал себя вопросом: что будет, если Яны не окажется дома и вообще нигде больше не окажется? Что будет со мной? Как я буду жить? Что буду делать, как буду есть, пить, о чем буду думать и к чему стремиться? Эти вопросы улетали в пустоту, словно луч фонарика в звездное ночное небо. Я попросил у водителя разрешения лечь на заднее сиденье, по-собачьи свернулся на нем и закрыл глаза. Я попытался уснуть, чтобы хоть как-то сократить время. Меня укачивало, мутило, бил озноб. Живительные лекарства, которые мне вкатили в клинике, уже отработали свое, их нельзя было уговорить и заставить работать снова. Водитель включил печку, направил струю теплого воздуха в заднюю часть салона. «Надо терпеть, – думал я. – Надо терпеть… Инквизиция пытала несчастных людей и голодом, и болью, и бессонницей. Оказывается, можно пытать временем, и для этого не надо никаких изуверских приспособлений, никаких специальных станков, клещей и паяльников. Человек может лежать в теплой постели, быть сытым и здоровым, но при этом корчиться в невыносимых муках, и ничто, никакое чудодейство, ни отвага героев, ни смерть злодеев не смогут прекратить эту пытку ожиданием».
Наверное, я все же уснул. Как-то внезапно затих гул мотора, и меня не укачивало более, и водитель уже не держался за баранку, а сидел, повернувшись к приспущенному стеклу, курил и выпускал дым в ночь.