– Что?! – крикнул я, вскакивая и хватая водителя за плечо. – Что случилось?!
– Приехали, – ответил водитель, кивая на тусклые огоньки, лесенкой поднимающиеся по горе, слившейся с черным небом. – Какой дом нужен?
– Не надо… Дальше я пойду пешком.
Пешком потому, что нельзя, мучительно больно торопиться. Это все равно, что горячий стеклянный стакан кинуть в снег. Я буду подходить к дому Яны медленно, шаг за шагом. Я буду беречь свою последнюю надежду, даже если сочтены ее последние минуты. Пусть она дремлет во мне, пусть покоится, пусть угаснет, если этому суждено случиться, медленно и тихо, как сгоревшая до парафиновой лужицы свеча.
Я шел по мокрой дороге, глядя на торцевую стену дома, где не было окон. Я шел и готовился продлить пытку, обманывать себя, подойти к этой слепой и немой стене, сесть на откос и долго-долго упираться спиной в холодные сырые камни, чтобы видеть только черные волны виноградника и крест на горе…
Но не смог, не стерпел. Зашел за угол дома, попятился назад, задрав голову. Сердце затаилось, дыхание остановилось. Все помыслы, желания, молитвы слились в одну стремительную стрелу, стоящую на взводе и готовую пропороть меня насквозь, снизу вверх, до самой середины мозга…
В ее окне горел свет.
Стрела затупилась, сломалась, растворилась, обжигающим спиртом растеклась по жилам. Я выдохнул, освобождая грудь от невыносимой тяжести. Свет в окне – это сладкий пустяк. Это легкое, необязательное обещание пустословного человека. Это копеечный аванс. И все же!
Я забежал во двор, прошел впотьмах под навесом, пиная ногами тугопузые мешки с фасолью, и стал подниматься по лестнице к двери Яны. Странно, что нет арапчонка. Ведь еще не ночь, ему еще рано уходить… Едва расслабившуюся душу снова начало терзать тягостное предчувствие. Увы, чуда не будет. Свет в окне зажгла хозяйка. Наверняка она сейчас собирает в черный пластиковый пакет вещи Яны, подметает и моет пол, снимает с кровати мятые простыни, чтобы застелить свежие, накрахмаленные – для чудаковатых туристов, готовых платить деньги за тишину, парное козье молоко и чистый туманный воздух…
Я приблизился к двери маленькой комнаты, где жила Яна, протянул дрожащие пальцы к ручке и вдруг круто повернулся лицом к горе, к отливающему мокрым агатом кресту. «Господи! – взмолился я, неумело и суетно прикладывая пальцы ко лбу, к животу и плечам. – Дай мне сил выдержать твое испытание!»
И сразу же распахнул дверь.
Яна сидела лицом ко мне и, словно не узнавая, смотрела на меня холодным отчужденным взглядом.
Глава 30
БОЛЬНО
Этот льдистый взгляд, похожий на струйку воздуха из кондиционера, не позволил мне с порога кинуться к девушке. Но какое счастье хлынуло на меня! Пытка временем закончилась, и тут я понял, что у меня совсем не осталось сил и я едва держусь на ногах.
Я подошел к столу, на котором стояла чашка с остывшим чаем, залпом выпил и сел на кровать. Яна не оборачивалась. Только сейчас я понял, что она с напряженным вниманием смотрит телевизор. Шел репортаж об утреннем теракте. Корреспондент взахлеб рассказывал о полутора сотнях погибших и пятистах раненых. Носились спасатели с носилками, медики с капельницами, пожарные. Камера показала крупным планом покореженные вагоны, окутанные клубами дыма, затем трупы, лежащие на насыпи железнодорожного полотна… Я смотрел на все это и не узнавал. На экране место трагедии выглядело совсем не страшным, солнечным, ярким, словно подготовленная пиротехниками съемочная площадка.
Я перевел взгляд на Яну. Руки ее были сжаты в кулаки и лежали на коленях. Шея напряжена, голова чуть подана вперед. Я рассматривал наполовину открытые широким воротом пуловера плечи, бледные нежные щеки и аккуратно уложенные волосы. Я искал самые ничтожные, едва заметные царапинки или ссадины, как ищет алиби для своего подзащитного опытный адвокат, твердо решивший выиграть процесс. Черная юбка была идеально чиста, на босых ногах блестели розовые, ухоженные ноготки. Сапожки на высоком каблуке стояли у двери в идеальном состоянии, словно на витрине обувного магазина.
Мне показалось, что у меня мертвеет лицо, что кожа стягивается, морщинится, словно на нее направили огненную струю паяльной лампы. Чувствуя, что начинаю задыхаться, я шагнул к окну и распахнул створки настежь, высунул голову под дождь… Что же это получается? Что происходит? Она там не была?.. Не хочу, не могу верить…
Тут Яна словно пришла в сознание и услышала, что в комнате кроме нее есть кто-то еще. Она обернулась, глядя на меня глазами, наполненными ожиданием какого-то грядущего кошмара, вскочила на ноги и, прижав руки к груди, воскликнула:
– Ну?! Говори же!! Что с ним?!
– С кем? – уточнил я.
– С Веллсом!!
– Ничего, – ответил я и пожал плечами.
– Где он?
– Должно быть, дома.
Лицо Яны расслабилось. Она бессильно опустила руки и медленно села на стул. Я не мог оторвать от нее своего пытливого взгляда и ждал, когда же она объяснится со мной. Но Яна, кажется, и не собиралась что-либо объяснять. Я клокотал. Она меня обманула? Нет же, нет! Я не хочу принимать такой поворот событий! Воротит от этой поганой истории! Я переделаю сценарий, и будет так, как я хочу, чего жду от жизни, от Яны и самого себя!
Я шагнул к Яне, схватил ее за плечи, заставляя подняться.
– Яна, что случилось? – спросил я, заглядывая ей в глаза.
Она зажмурилась, стиснула губы и отрицательно покачала головой.
– Открой глаза. Посмотри на меня.
Она крутила головой. Слезы просачивались из-под опущенных век.
– Я не узнаю тебя, – продолжал я, касаясь губами ее лица. – Вчера ты была другой. Почему, Яна? Ответь же мне!
– Вчера… – эхом отозвалась Яна.
– Да, вчера!
– Вчера я думала, что…
Она замолчала, глотая слезы.
– Что сегодня меня уже не будет в живых? – помог я ей докончить фразу.
Она открыла глаза, посмотрела на меня сквозь слезы с недоумением, которое, как мне показалось, сразу же развеялось и забылось. Легонько уперлась ладонями мне в грудь. Я освободил ее. Яна отошла от меня, не смея поднять влажные глаза. Ласково, как ребенку, она сказала:
– Вчера я думала, что уеду далеко-далеко. И мы никогда больше не увидимся. И потому можно было говорить разные милые глупости и совершать поступки, за которые не пришлось бы на следующее утро краснеть. Но получилось так, что я никуда не уехала…
– Ты говоришь неправду, Яна.
– Почему же неправду? – произнесла она, бесцельно переставляя по столу предметы. – Я прощалась с тобой вчера навсегда. Я знала, что больше не увижу тебя.
– И только потому ты говорила, что любишь меня?
– Н-н-нет… Нет, вовсе не потому.
– Что же тебе мешает сейчас повторить эти слова?
Яна не сразу ответила:
– Не знаю… Я немного не в себе… – Она вскинула голову и посмотрела на экран телевизора. – А ты не знаешь, кто это… Полиция что говорит? Есть уже какие-нибудь версии?
Я зажег бра над кроватью. Яна прикрыла ладонью лицо и встала у окна, как бы прячась от меня за створкой. Она словно опасалась: если я увижу ее лицо, то пойму, что передо мной совсем другая, которая выдает себя за Яну.
Мне вдруг стало жутко. Яна не поддавалась мне, я не мог ничего изменить. Действительность раскрывала мне такие стороны, какие я не мог увидеть даже в кошмарном сне.
– Ты хочешь чаю? – шептала Яна, глядя на подоконник, на котором разбивались дождевые капли. – Потерпи немножко… Я должна собраться с мыслями. Все будто во сне, и я никак не могу проснуться… Мне приходится все начинать заново. Снова что-то говорить, воспринимать вещи, встраивать их в себя… Нет-нет, тебе этого не понять.
– Почему же! Я понимаю, что труднее всего встроить меня, – мрачным голосом сказал я и горько усмехнулся. – Ведь для меня уже нет места. Я приперся на банкет, а все стулья и тарелки заняты, и хозяйка краснеет и думает: «Принесла же тебя нелегкая!»