– Как вдруг серьезно, – воскликнула дама и снова расхохоталась точно расшалившийся ребенок.
– Я повторяю, Марфа Ивановна...
– Ну, стало быть, и чего ж вы хотите, – сказала дама, бросив на него неописуемо странный взгляд.
– Обладать вами, моя богиня, – выдохнул в ответ граф.
– А что вы намерены сделать, чтобы обеспечить мне будущее? – воскликнула красавица. – Поговаривают, что вы очень скаредны, мой дорогой Шувалов...
– Я... я полагаю, что дал вам, пожалуй, достаточно доказательств обратного!
Капризная красавица засмеялась.
– На мой взгляд, все это даже разговора не стоит. Вас называют, и, как кажется, не без основания, скупердяем, следовательно, благоразумие требует от меня предусмотреть все заранее.
– Что еще я могу дать вам в подтверждение искренности своих чувств и чтобы вселить в вас уверенность, Марфа Ивановна? – проговорил граф, влюбленность которого напрочь лишила его рассудка.
– Сто тысяч рублей.
– Сто тысяч рублей, – с трудом повторил граф.
– Но, может быть, на ваш взгляд это слишком мало? – спросила дама.
– Хорошо, сто тысяч рублей, – поспешил поставить точку Шувалов.
– Эту сумму вы гарантируете мне векселем, понимаете, граф, – приказала красавица тоном повелительницы, которая очень хорошо знает, что может рассчитывать на безусловное повиновение.
– Да, конечно же векселем, – вздохнул граф.
– А теперь ступайте, мне надо прийти в себя от того огорчения, которое вы доставили мне этой проклятой земляникой, – сказала богиня. – Когда стемнеет, я жду вас, я буду с вами милостива, очень милостива, но не забудьте, пожалуйста, вексель.
Исполненный сладких надежд, Шувалов опустился на колено и поднес ее руку к губам. Затем он покинул ее, а она стояла посреди будуара и хохотала как ребенок, которому удалась озорная выходка.
Вечером Шувалов появился у возлюбленной с известной торжественностью и вручил ей оговоренный вексель на сто тысяч рублей. Теперь капризная красавица всем своим видом дала понять, что она наконец полностью удовлетворена и покорена, и после этого удалилась в свой гардероб, как она сказала, буквально на пару минут, чтобы привести в порядок свой туалет.
Шувалов между тем сидел в будуаре и полировал ногти, из соседней комнаты до его слуха доносился шелест женских одежд и время от времени озорное хихиканье. Наконец звонкий голос окликнул его по имени, настал миг, когда он должен был пожать плоды своего служения, получить награду за свое страстное поклонение. Он поспешил в комнату и обнаружил в небрежной позе на оттоманке... Волкова.
– Вы здесь... что это значит? – запинаясь, пролепетал оторопелый граф.
– Разве вы не узнаете меня? – насмешливо спросил молодой актер. – Я и есть та Марфа Ивановна, которую вы боготворите.
– Да как вы посмели так обмануть меня? – с трудом выкрикнул Шувалов, голос которого прерывался от ярости. – Я привлеку вас к ответственности, молодой человек, но прежде всего верните мне обратно мой вексель.
– Не надо, Волков, – прозвучал в этот момент голос за спиной у Шувалова. – Оставьте его у себя, а я уж позабочусь о том, чтобы граф его оплатил.
Это была царица, которая, до поры до времени скрываясь за занавеской, теперь вышла на свет.
– Вы... Ваше величество? – запинаясь, выговорил Шувалов.
– Да... я! – со зловещей улыбкой ответила Елизавета. – Мы позволили себе разыграть с вами небольшую комедию и вы сыграли в ней доставшуюся вам забавную роль со страстью, которая превзошла все наши ожидания.
– Но ваше величество...
– Никаких возражений, Шувалов, – на полуслове оборвала его царица, – все в целом представляется заслуженным наказанием за ваше корыстолюбие и вашу скупость, а также за приключение с графиней Бестужевой в желтом доме, который вы, пожалуй, еще хорошо помните.
Шувалов стоял перед нею бледный, с трясущимися коленями, точно приговоренный к смертной казни, и только тогда облегченно перевел дух, когда она и Волков от всего сердца громко расхохотались.
10
Обезьяна Фридриха Великого
Облагораживающее влияние Разумовского на свою венценосную супругу сказалось как на выборе решающего направления ее внешней политики, так и в тех достижениях внутри страны, которые она отчасти намечала, отчасти все более действенно проводила в жизнь на благо России. Указом от тридцать первого декабря тысяча семьсот пятьдесят третьего года были отменены таможенные пошлины на внутренних водоемах империи, очень тормозившие развитие торговли. За год до этого была назначена комиссия с целью наглядно систематизировать все выпущенные различными правителями указы в единый свод законов. Была предписана и проведена всеобъемлющая геодезическая съемка. Были колонизованы и освоены обширные пространства земли; на правом берегу Днепра, в районе егутских источников[109] , было расселено несколько тысяч сербов, болгар и валахов. Область эта получила название Новой Сербии, и ее главный населенный пункт, Елизаветоград[110] , обрел статус города. Крупные строительные работы осуществлялись в Санкт-Петербурге, население которого в тысяча семьсот пятидесятом году составляло семьдесят четыре тысячи человек, под руководством обладавшего художественным чутьем итальянского графа Растрелли[111] возводились монастыри, церкви, официальные здания и дворцы и среди них законченный только в последний год правления Елизаветы, Зимний дворец. Кроме того, был расширен дворцовый ансамбль в Царском Селе, любимой летней резиденции царицы.
110
Елизаветоград был основан как крепость св. Елизаветы в 1754 г. на реке Ингул и назывался так до 1924 г. (до 1934 г. – Зиновьевск, до 1939 г. – Кирово). Сегодня это г. Кировоград в центральной Украине, столица одноименной области.
111
Растрелли Бартоломео (Варфоломей Варфоломеевич) (1700–1771) – русский архитектор итальянского происхождения, представитель барокко: Смольный монастырь (1748–1754) и Зимний дворец (1754–1762) в Петербурге, Большой дворец (1747–1752) в Петергофе, Екатерининский дворец (1752–1757) в Царском Селе.