– Вы говорите, что любите меня, – в конце концов, с улыбкой ответила красивая женщина, – однако я отношусь к этому с большим недоверием, и как же вы намерены в таком случае убедить меня в истинности своих чувств?
– Я готов сделать все, что вы от меня потребуете, – пробормотал граф Шувалов.
– А если бы я действительно захотела подвергнуть вас испытанию? – чуть слышно ответила графиня.
– Я прошу об этом.
– Хорошо, я ловлю вас на слове, – продолжала графиня, – так вот, ходят слухи, что императрица собирается заключить союз с Пруссией, а своим преемником на троне назначить Петра Голштейнского. И то и другое оскорбляет мои чувства, ибо вам, граф, следует знать, что я прежде всего русская. Таким образом, вы должны не откладывая, уже сегодня пустить в ход все свое влияние на царицу, чтобы переубедить ее. Вы это сделаете?
– Когда вы приказываете, мне не остается ничего иного, как повиноваться, – ответил Шувалов.
– Я жду вас завтра вечером у себя, – сказала напоследок очаровательная женщина, одарив его благосклонным взглядом, – приходите, сударь, поведать мне об успехе предпринятых вами шагов.
– Вы делаете меня самым счастливым человеком на свете...
– О! До этого еще далеко, – засмеялась прекрасная дипломатка.
16
Гонение на женщин
«Этот Бестужев, видимо, не ревнивец», – подумал Шувалов, вечером следующего дня застав красивую супругу министра в одиночестве. Он поспешил опуститься перед ней на колени и, пылая страстью, поднести к сухим губам ее руку, с готовностью предоставленную ему.
– Ну, чего вы добились? – спросила деятельница женской дипломатии.
– Ничего, – ответил Шувалов до смешного боязливым тоном проштрафившегося мальчишки, которому учиняют допрос, – императрица подняла меня на смех. Так-то вот, и даже более того.
– То есть?
– Она поинтересовалась, сколько морские державы мне заплатили за то, чтобы я высказался против принца Голштейнского и в пользу Австрии.
– Это ровным счетом ничего не значит, – промолвила графиня Бестужева, – вы не должны сейчас опускать руки и только по этой причине отказываться от намеченного дела, каждый день говорите об этом с Елизаветой и в конце концов это произведет впечатление. Вы мне это обещаете?
– Все, что угодно, графиня, – прошептал Шувалов, – но что вы, в свою очередь, сделаете для того, чтобы сохранить мне жизнь, ибо я ведь поклялся умереть, если вы и впредь будете оставаться ко мне такой неприступно холодной.
– Вы будете видеть меня ежедневно, – сказала красавица.
– Ну, слава тебе господи! – возликовал Шувалов.
– Уже этим я смогу каждый день напоминать вам о задании, – продолжала кокетливая женщина, – однако встречаться здесь было бы невозможно, поскольку мой супруг, при всем его спокойствии политического деятеля, все же не какой-нибудь чурбан. Вы меня понимаете?
– Абсолютно.
– Тогда поступим так, – молвила она, – на Ямской проживает одна добрая старая женщина, которая, как я слышала, любезно предоставляет свой дом людям из высшего петербургского света для галантных приключений. Заручитесь поддержкой этой особы. Вы почти наверняка должны были бы ее знать.
– Вы имеете в виду так называемый желтый домик вдовы Драенковой?
– Разумеется.
– И когда я могу надеяться увидеть вас там?
– Завтра.
– В котором часу?
– Скажем, в семь вечера. На мне будет светло-голубая накидка с темным мехом и капюшон, который я обычно никогда не ношу, из той же материи, – сказала графиня.
Когда граф Шувалов покинул ее, в комнату вошел Бестужев.
– Ну, чего ты достигла? – нетерпеливо поинтересовался он.
– Всего и ничего.
– Не томи меня.
– Я опутала Шувалова по рукам и ногам, – ответила прелестная женщина, увлеченно разглядывая кончик своей изящной ноги, – я верчу им как хочу. Он отстаивает твои интересы в борьбе против Петра Голштейнского и против Пруссии, но пока без видимого успеха. Царицу невозможно переубедить. Упрямство, женские причуды... Она буквально высмеяла его.
– Это на первый раз, на второй она его выслушает, на третий примется спорить с ним на эту тему и в конце концов сделает то, что он требует, – улыбнулся Бестужев, – я в любом случае премного тебе благодарен, мое сокровище.
– Не благодари меня...
– Почему же не благодарить?
Графиня пожала плечами.
На следующий вечер она в скромном одеянии из серого шелка и описанного Шувалову меха, набросив на голову капюшон и прикрывшись вуалью, пешком покинула свой дворец, по дороге села в извозчичьи сани и поехала в них на Ямскую. Возле небольшого желтого дома она вышла, отослала кучера и тяжелой деревянной колотушкой постучала в узенькие воротца. Они были мгновенно распахнуты одноглазым малым в затрапезном казачьем костюме и снова заперты за вошедшей. У подножья крыльца ее поджидала тучная женщина в платье русской купчихи и, не проронив ни слова и не оглядываясь, быстро провела ее в бельэтаж, указала рукой на низкую дверь, возле которой под иконой Николая Угодника тускло мерцала красноватая лампадка, и тотчас исчезла. Вдова Драенкова определенно знала свое ремесло, при котором главным делом было молчать и как можно меньше видеть.