– Иди за мной и докажи это, – с фривольным смехом воскликнула Елизавета.
Она поднялась и, увлекая его за собой, пошла впереди в свою спальню, тускло освещенную лишь одной, свисающей с потолка маленькой лампой. На высоком помосте, к которому вели устланные коврами ступени, стояло по-восточному пышное ложе деспотичной сладострастницы. Четыре косматых фавна с лукавыми ухмылками на козлиных мордах несли на своих плечах кровать и вместе с ними четыре красивые, облаченные только в пантеровые шкуры вакханки, крепкие руки которых одновременно, казалось, поддерживали балдахин, в то время как кажущийся парящим в воздухе маленький Амур стягивал наверху его складки. Царица уронила с плеч роскошную домашнюю шубку. В тот же миг Павлов в порыве жаркой страсти подхватил ее на руки и понес вверх по ступеням. Никогда еще не был он таким нежным, таким энергично-неистовым как сегодня, однако прекрасная деспотиня под градом его поцелуев странным образом почему-то все время вспоминала предостерегающие слова верного Разумовского, а когда взглянула на маленького проказливого бога любви наверху, его золотая стрела любви вдруг почудилась ей сверкающим кинжалом, занесенным над нею.
А что, если человек, на груди которого она сейчас покоилась, был убийцей? Эта страшная мысль внезапно пронзила ее с демонической силой, и она задрожала всем телом.
– Что с тобой, любимая? – спросил Павлов.
– Ничего, ничего.
– Странно. Ты трепещешь, тебя что-то пугает? – продолжал удивленный фаворит.
– Меня ничего не пугает, – ответила царица, быстро овладевшая собой, – если у кого здесь и есть причины испытывать страх, так это у тебя.
– У меня? Объясни мне, что ты подразумеваешь, – сказал Павлов.
Елизавета указала наверх и испытующе посмотрела ему в глаза, он покачал головой и улыбнулся, он не понял смысла ее необычного поведения.
– Если ты меня больше не любишь, – прошептал наконец он, – то трепетать, конечно, следовало бы мне.
– Отчего?
– От мысли, что могу потерять тебя, ибо после того, как я обрел твою милость, мне уже невозможно жить без тебя.
– Можешь успокоиться, – проговорила деспотиня и пухлыми руками обняла его за шею, чтобы торопливо поцеловать.
– Стало быть, ты любишь меня?
– Да, но это для тебя, однако, не повод избежать наказания, которое ты заслужил, неаккуратный поклонник.
– Ну, тогда накажи меня.
– Дождаться не можешь? – пошутила царица.
– Быть наказанным твоей рукой доставит больше наслаждения, чем быть услышанным любой другой женщиной, – пробормотал опьяненный любовью Павлов.
– Ты думаешь?
В этот момент кто-то энергично постучал в дверь.
– Что случилось? Кто там? – раздраженно спросила царица.
– Ваше величество, откройте, пожалуйста, сообщение крайней важности, – крикнул из-за дверей хорошо знакомый голос.
Елизавета узнала графиню Шувалову. Она поднялась, привела в порядок волосы и велела своему фавориту подать ей шубку, в которую и облачилась с недовольной медлительностью.
– Подожди меня, – сказала она затем и вышла в будуар.
Павлов услышал, как две женщины чуть слышно о чем-то поговорили, затем графиня удалилась, а царица вернулась обратно к нему.
– Итак, мы остановились на моем наказании, – с бравадой начал он.
Красивая деспотиня взглянула на него и затем разразилась коротким и звонким смехом.
– Какой ты, однако, нетерпеливый. Разве у тебя, Павлов, мало причин бояться моей мести? Что ты скажешь, если я обойдусь с тобой гораздо свирепее, нежели ты ожидаешь?
– Повторяю тебе, что твоя жестокость станет для меня наслаждением, – ответил Павлов, обнимая ее.
– О, такое наслаждение я тебе доставлю! – быстро проговорила Елизавета. – Подойди, подойди ко мне!
Она быстрым движением развязала шелковый шнур, которым была подпоясана ее шубка.
– Что ты собираешься делать? – с любопытным удивлением поинтересовался Павлов.
– Связать тебе руки, – ответила Елизавета.
– С какой целью?
– Чтобы ты не смог сопротивляться, когда я буду доставлять тебе удовольствие, наказывая тебя.
Павлов со смехом протянул ей обе руки.
– Не так, – сказала Елизавета, одновременно заходя к нему сзади и крепко связывая ему руки за спиной.
– Ты еще можешь пошевелиться? – спросила она.
– Так же мало, как человек в руках своего палача, – ответил Павлов.
– Ты в руках твоего палача и находишься, – твердым голосом промолвила царица.
– Ты будешь жестокой?
– Такой жестокой, как ты того заслуживаешь, негодяй, – воскликнула Елизавета, с повелительной строгостью стоявшая перед ним в горностаевой шубке из красного бархата, уже больше не сладострастная возлюбленная, но только величественная судия, безжалостная деспотиня.