– Коль скоро женщине, которая к тому же еще является безраздельной правительницей, что-то втемяшится, – говорил, вздыхая, Лесток, – то ничего другого не остается, как повиноваться.
Венчание прошло с невиданной помпой в присутствии императрицы и всего двора. Необозримые толпы народа заполнили церковь и прилегающие улицы, по которым в роскошных, сказочного вида санях двигалась свадебная процессия. Лесток стоял перед алтарем рядом со своей избранницей, даже не пытавшейся скрыть своего триумфа, с миной приговоренного к смерти, и, глядя на него, царица не могла удержаться от смеха.
– Вы не выглядели бы более жалко, если бы вас вели на казнь, Лесток, – сказала она ему, когда он, под руку со своей супругой, принимал по окончании церемонии поздравления присутствовавших.
– Ах, ваше величество, женитьба – дело куда более досадное, нежели казнь, – вздохнул в ответ Лесток, – там ты преодолеваешь все муки одним махом, а здесь получается, что тебя будут таскать с веревкой на шее всю жизнь.
14
Желанный заговор
Граф Лесток вступив в брак, следуя примеру своей повелительницы, тоже стал образцом морали и даже организовал для забавы своеобразную полицию нравов, которая давала ему возможность о всяком нарушении морали и правил приличия тотчас же ставить в известность монархиню, которая и наказывала провинившихся безо всякого снисхождения. Правда, нравственное усердие, равно как и институт, служивший ему, в руках злокозненного француза опять превратился всего лишь в новое оружие против его недругов, Бестужевых и их сторонников. При всей осмотрительности, какой требовали от него близкие отношения супруга императрицы с этой партией, он все же никогда не упускал случая косвенным образом бросить на них тень подозрения или представить в глазах императрицы в невыгодном свете. И вот однажды он, сияя от радости, появился у нее на утреннем приеме и попросил выслушать его без посторонних.
Отослав придворных дам, царица удобно расположилась в кресле и с улыбкой спросила:
– Ну, что же у вас нового и важного для меня?
– Нечто действительно в высшей степени важное, – с таинственным видом ответил Лесток, – хотя и ничего нового, так, старая история. Помнит ли еще ваше величество о тех ночных свиданиях, которые граф Шувалов в свое время имел с неизвестной замаскированной дамой?
– О, разумеется, как не помнить! – воскликнула Елизавета. – Я ему тогдашнюю гнусную измену и по сей день не забыла.
– Так вот, ваше величество, что бы вы сказали на то, если б сегодня я смог приподнять завесу над этой пикантной тайной?
– Вы установили, кто эта дама?
– Да, я разыскал ее, ваше величество.
– Не тяните, кто она такая? – спросила Елизавета, в которой живо проснулось любопытство.
– Это не кто иная как графиня Бестужева.
– Лесток, вы лжете.
– О, у меня имеются доказательства.
– Лакейские сплетни наверное?
– Нет, ваше величество, собственноручные письма графини к Шувалову.
– Как они к вам попали?
– Это мой секрет.
– Покажите мне эти письма, – приказала царица.
Лесток вручил ей небольшую стопку посланий на розовой бумаге, которые Елизавета быстро пробежала глазами.
– Какая мерзость! – пробормотала она, завершив чтение. – Просто отвратительно! Однако ж я найду удобный случай наказать и ее и его.
– Графиня мне вообще подозрительна, – продолжал Лесток. – Последнее время она водит тесную дружбу с госпожой Лапухиной, той самой, которая...
– О, не напоминайте мне, пожалуйста, о том позоре, который я пережила благодаря этой женщине, – гневно вспылила Елизавета. – Мало того, что она похитила у меня сердце Лёвенвольде, она еще осмеливается сегодня оспаривать у меня первенство в красоте. Я обещала Разумовскому никогда больше не поступать несправедливо, никоим образом не давать волю своей ненависти и гневу, однако отныне я буду ежедневно молить Господа, чтобы эта ненавистная особа сама дала мне удобный случай под предлогом строгого правосудия отомстить ей.
– Ну, я думаю, что такой случай представится гораздо раньше, чем вы, вероятно, можете предположить, ваше величество, – с высокомерной улыбкой произнес склонный к интригам француз.