— Радость наша омрачена, — сказал воинам Азади. — Пока вы творили справедливый суд над нашими злейшими врагами, на нас, подобно саранче, напали сборщики налогов Надир-шаха.
— Он ругал нашего Азади последними словами! Он грозил забрать всех женщин его семьи в рабство! — закричали люди. — Нас грабили. У наших женщин они забирали серебряные украшения! Они хотели взять с каждой семьи по сорок баранов.
— Смерть шакалам Надир-шаха! — крикнули воины Чоудур-хана.
— Подождите! — поднял руки Азади. — Нукеры Надир-шаха и впрямь подобны шакалам, которые становятся храбрецами перед курятником, где нет собаки. Слуги шаха не достойны смерти от руки героев. С ними расправится сам шах, но позора они должны отведать в полной мере. Главный сборщик налогов! Выйди перед людьми и прочитай стихи, которые я вручил тебе, чтоб ты прочитал их своим нукерам и передал Надир-шаху.
Главный сборщик налогов развернул свиток и покорно прочитал стихи Азади.
— Слава Азади! — крикнул Чоудур-хан, выхватывая и поднимая над головой саблю.
Сабли его воинов тотчас взметнулись в небо. Азади поклонился воинам и, повернувшись к нукерам, сказал:
— Слуги великого Надир-шаха, вы приехали к нам как враги. Вы грозили оружием и обращались с людьми, словно завоеватели, а не добрые хозяева земли и народа. Вот наш приговор: вы поедете к своему Надир-шаху на ишаках, ибо конь не про вашу честь.
И тотчас нуке́ров и их предводителя посадили на осликов лицом к хвосту, и молодые воины с гиканьем выпроводили их за пределы Геркеза.
В караване дюжина верблюдов и пятеро всадников: Азади с сыновьями Абдуллой и Махтумкули и еще двумя огородниками, Ата Шарли и кетхудой[25] геркезов Бузлыпола́том.
У Азади шесть верблюдов, у Ата Шарли и Бузлыполата по три верблюда. Они везут на продажу лук, морковь, арбузы, сушеную дыню, инжир, изюм.
Шествие верблюдов, словно сон наяву. Если глядеть на караван, не отводя глаз, не мигая, может погрезиться, что это земля уплывает из-под ног верблюдов. Уплывают низины, холмы, перевалы, уплывает, севшее на вершину, вместе с вершиной облако.
У Махтумкули бойкая косматая лошадка. Ее подарил мальчику Мухаммедсапа, старший брат, вернувшись из похода, а другой брат, Абдулла, подарил ему исфаганский лук со стрелами.
— Махтумкули!
Мальчик смотрит на караван, на землю, уплывающую из-под ног верблюдов, и ему чудится, что еще миг, и откроется тайна земли и неба и самой жизни.
— Махтумкули! — зовет Абдулла. — Да очнись ты! Архары[26].
На вершине, на той самой, где заспалось, прозевало утро облако, стоят четыре архара. Солнце снизу вонзает в облако красные утренние лучи, и от архаров на облаке клубящиеся синие тени.
Махтумкули достает из-за спины лук и стрелу, звенит тетива, стрела улетает в небо.
— Архары далеко! — кричит Абдулла, подъезжая к Махтумкули. — Только стрелу погубил. Где ее теперь найдешь?
А Махтумкули не жалко стрелы. Он и не хотел, чтоб стрела долетела до архаров. Он хотел, чтоб долетела стрела до края земли. Нет! Он сам не знает, чего хотел. Познать тайну хотел, да она только поманила.
Заночевал караван возле сардобы[27]. Ветхий купол на четырех каменных столбах, поросший травой, засиженный дикими голубями, охранял святой источник.
Костерок разложили небольшой. Вскипятили чай, набрали в котел воды, воду заправили сушеным мясом и бараньим топленым жиром — вот тебе и чорба, покрошили в чорбу лук, наломали чурека и тоже в чорбу. Добрая еда, с дымком, с искоркой, с падучей звездочкой.
— Какая вкусная вода в сардобе, — удивился Махтумкули. — Никогда такой не пил!
Азади засмеялся.
— Рано тебе так говорить, сынок. Вот поживешь с мое, отведаешь воды горькой, как полынь, и сладкой, как Абы-Кевсер, тогда и суди.
— А что такое Абы-Кевсер?
— Источник, бьющий в раю. Вода его слаще меда, ароматней мускуса, белее молока, а сам источник выложен жемчужинами. Раздает воду источника халиф Али.
— Абы-Кевсер, — повторил Махтумкули, запоминая. И вдруг поглядел на отца во все глаза: лицо Азади в морщинах, борода совсем белая, глаза смотрят медленно, замирая, отдаляясь и вновь вспыхивая живым огнем.
— Ты спросить меня хочешь, сынок?
— Хочу.
— Спрашивай.
Махтумкули облизывает пересохшие губы: задавать вопросы тяжелее, чем отвечать.
— Скажи, акга, ты совсем не боялся того большого нукера, которому дал свои стихи про шаха… когда наши еще были в пути?