Однажды он влюбился в девушку из племени ит-бечене[34]и захотел взять ее в жены. Ит-бечене были коварны, они решили: вот настало время погубить неукротимого батыра. И поставили условие: девушку Алп-Ата получит, если согласится просидеть всю ночь в бассейне. А дело было зимой. Вода ночью замерзла, и Алп-Ату сковало льдом. Воины ит-бечене вышли с оружием, чтоб отсечь голову батыру, но тот дул на них и отбрасывал от себя. Тогда враги привязали саблю к двум таганам, протащили по льду и обезглавили Алп-Ату. Сыновья поехали мстить за отца, но удалось это лишь старшему — Сары. С той поры его стали называть Эр-Сары — мужественный Сары.
Нияз Салих посмотрел на озадаченные лица ребят и рассмеялся:
— В каждом племени, я думаю, эту легенду будут рассказывать почти так же, с той только разницей, что победителем врагов Алп-Аты у йомудов будет йомуд, у текинцев — текинец, у гокленов — гоклен. А вы должны помнить то, о чем я сказал вам на первом уроке.
Нияз Салих поднял над головой руку, пошевелил пальцами и сжал их.
— Помните, кулак хорош, когда целы и здоровы все пальцы.
Утром прискакал в аул всадник. Спросил, где живет Гарры-молла. Вошел в кибитку, и тотчас почти выбежала на улицу Акгыз, царапая ногтями лицо. Жену Мухаммедсапы догнал сам Азади и увел в кибитку.
По аулу пополз шепоток: с джигитами Чоудур-хана случилась беда.
Всадник уехал. Новых вестей не было. В кибитке Азади стали припоминать каждое слово, сказанное вестником. Вспомнили не много: «Ваши люди попали в засаду. Чоудур-хан убит. Твои дети, Азади, в плену».
Азади собрал джигитов, но куда было ехать? К кызылбашам? Мстить за Чоудур-хана? Но геркезов — горстка.
Оставалось одно — ждать подлинных известий.
Прошла зима, отцвела весна, обрушилось жаром лето, и тогда стало ясно: неизвестный всадник говорил правду, никто из посольства Чоудур-хана до афганских земель не добрался.
Азади поехал в Мешхед, но вернулся ни с чем. Правда, кое-что ему удалось узнать. Чоудур-хан и посольство попали в засаду. Погибли не все. Часть людей ушла в город Ездан, но, видимо, кызылбаши решили не оставлять следов, догнали оставшихся в живых и перебили.
Год проходил за годом, а от Мухаммедсапы и Абдуллы вестей не было.
В ожидании братьев пролетело отрочество Махтумкули. Много лет спустя он напишет об этом печальном времени стихи:
МЕНГЛИ
Земля от праведных трудов человека молодеет. Да только не всегда она за пролитый пот отдаривает плодами и злаками.
Хлеб не родился в долине Сумбара. Градом побило. Беда в одиночку не ходит. Кызылбаши напали на чабанов, самих — на веревку, в рабство, отары овец, стада верблюдов, табуны коней угнали. Это было истинное бедствие.
Цвели гранатовые деревья, наступила пора снимать урожай пшеницы, а в поле трудилась одна семья Довлетмамеда Азади: град прошел стороной.
— Дела аллаха человеческому уму недоступны, — говорил людям ишан из Махтум-калы. — Неведомо, почему аллах взял у Гарры-моллы девять лет назад сыновей, а ныне одного Гарры-моллу одарил богатым урожаем.
Когда зерно было убрано, однажды вечером Азади попросил Махтумкули обойти аул и пригласить людей к своей кибитке.
Люди откликнулись на зов.
Азади сидел на кошме под гранатовым деревом в праздничной одежде, здоровался с каждым, кто пришел его послушать. Наконец все собрались. Азади встал с кошмы и низко поклонился людям аула.
— Сородичи! Когда-то вы приютили у себя моего отца, дали ему кров и жену. Я был у Махтумкули Еначи, отца моего, единственным ребенком, и вы радовались радости Еначи, вы заботились обо мне, словно я был сыном всех семейств геркезов. Это вы собирали деньги, чтоб отправить меня в медресе. Все это вы совершали от доброго сердца, ради доброго дела. Еначи был работящий человек, почему бы и не помочь трудолюбцу? У маленького Довлетмамеда, у меня, грешного, была тяга к учению. Почему бы не поддержать прекрасного стремления ребенка?.. А теперь вот что я вам скажу, люди! На моих полях и огородах уродилось все: пшеница, дыни, арбузы, лук, морковь. У большинства из вас поля побиты градом, бахчи засохли, а скот угнали враги. Я поделил мой хлеб и урожай с бахчи на число кибиток в нашем ауле. Получилось не помногу, но хватит всем. Детей своих от голода убережете. Люди, это не милостыня! Я такой же гоклен, как вы, и хлеб будет застревать в моем горле, если я буду знать, что в соседней кибитке дети плачут, потому что у них сводит живот.