Махтумкули в сердцах оттолкнул от себя книгу.
— Что так рассердило шахира?
Человек в белых одеждах опустился на ковер и сел напротив. У него была черная, отливающая синевой, волнистая, густая, ниспадающая на грудь борода, черные, с адскими веселыми огоньками глаза, лицо оливковое, тонкое, на голове чалма. Пальцы длинные, рука узкая, очень красивая.
Махтумкули загляделся на этого удивительного человека, а тот взял отброшенную книгу, прочитал вслух название главы, которая рассердила читателя.
— «О людях, бывших ка́зиями в Бухаре». Молодой человек — основательный человек. Только что вступив в новый для себя город, он сразу же хочет знать, откуда и когда началась здесь жизнь. И книгу хорошую выбрал. Мухамме́д Нершахи́ жил в древности, но писал историю так, как нынешним улемам не дано.
Человек бережно закрыл книгу и как-то странно посмотрел на Махтумкули.
— Меня зовут Нуры Казы́м ибн Бахр, я — мударрис, преподаю в этом благословенном медресе Кукельташ. Я знаю, что ты — Махтумкули, шахир из Атрека. Я многое знаю, но теперь весь в думах, что могло так рассердить человека в историческом сочинении, которое повествует о днях давно минувших.
Махтумкули открыл книгу на том месте, где читал, и показал Нуры Казым ибн Бахру.
— Здесь написано, какой плохой был Абруй, но писал это сторонник завоевателя Бухары. А мне бы хотелось еще прочитать рассказ о тех же событиях сторонника Абруя, а уж потом подумать о том, что же произошло в Бухаре на самом деле.
Нуры Казым засмеялся, сверкая белыми крепкими зубами. И вдруг оборвал смех и положил руку на плечо Махтумкули.
— Шахир, я знаю, что ты, добиваясь права учиться в Кукельташе, передал святым отцам свои стихи. И я, к сожалению, знаю уже, какой ответ ждет тебя. Святые отцы усмотрели, что ты в своих стихах нередко пытаешься говорить о столь высоких материях, которые недоступны для человеческого разума. Святые отцы решили запретить твои стихи и не дать им распространиться среди народа…
— Значит, меня не берут в Кукельташ?
— Я советовал принять тебя, чтобы наставить на путь истины. Они, конечно, меня не послушали, но ты не огорчайся, шахир. Меня пригласили сюда из благословенной Сирии. И должен тебе сказать, что хоть сегодня готов покинуть Кукельташ. Здесь думают не об истинах, а о том, как бы после учебы подороже продать свои знания. Здесь учатся не те, кто хочет знать, а те, кто хочет иметь. Бухара — город торговцев. Торговля — святое дело. Она — благосостояние государств, но здесь, торгуя, норовят обмануть.
— Что же мне делать, таксир?
— Прежде всего, не унывать. Я думаю, что святые отцы не скоро объявят тебе о своем решении. Это тоже — Бухара. Здесь живут самые осторожные люди на белом свете. И ты покуда — читай. Побывай в других медресе города. Раз уж ты познакомился с прошлым Бухары, познай ее такой, какая она есть теперь. Может быть, когда-нибудь ты напишешь такую историю, которую твой потомок не посмеет отшвырнуть в гневе, уличив тебя во лжи.
— Прости меня, таксир, за плохое обращение с книгами.
— Прощаю, шахир! И зову тебя разделить со мной прогулку по улицам Бухары. Я покажу тебе такое место, где ты не увидишь ни одного скучного лица.
— О, таксир! Боюсь, что ни один шутник не развеселит меня. Я хочу, таксир, учиться, а мне закрывают путь к познанию.
— Махтумкули! Я читал твои стихи. В них столько жизни, что я убежден: уныние тебя не одолеет, а злость на дураков только подхлестнет к веселию. Да и кто сказал, что в Кукельташ учат лучше, чем в других медресе?