Знание, как свет ночного костра, уводило их в глубь необъятной страны. От одного ученого отшельника к другому. Они одолевали горы, они забредали в цветущие, как сады, леса. Жизнь казалась им иной раз цветным редкостным сном.
Однажды утром они вошли в большое селение. Их остановила немота жизни. Брели по дороге две коровы — священное животное Индии корова хозяина не имеет, по она может забраться в жилье человека, и никто ее не посмеет ударить. Возле сгоревшего дома стоял одинокий павлин, распустив хвост, гуляли куры, но ни шума работы, ни детских голосов.
— Трупы! — воскликнул Нуры Казым, показывая на человеческие тела возле еще одного сгоревшего дома. — Здесь побывала чума. Бежим!
Махтумкули поймал друга за руку.
— Это не чума. Их убили. У мужчины в руках топор. Он оборонялся.
Они прошли через деревню. Нет, дома в ней сгорели не от удара молнии, а люди погибли не от мора. Деревня была расстреляна из пушек.
И следующая деревня была уничтожена, и еще одна.
— Мы идем по следам войны, — сказал Махтумкули. — Не лучше ли повернуть назад? Теперь людям не до наук.
Они повернули, но война охватывала страну; как пожар охватывает лес. Это была невиданная война. Дрались не князья между собой и даже не цари. Древняя Индия попала в когти британского льва.
Путешественники пробрались в северные княжества, которых война не коснулась. И здесь Махтумкули свалила болезнь. В пути они много голодали.
— Нет, не истощенное тело — причина моей слабости, — объяснял шахир свою болезнь, — истощился мой дух. Меня изводит бессилие ума перед разрушающим всевластием войны, причины которой мне непонятны. Неужели человек — худшее создание аллаха? Ни одно живое существо не приносит столько бедствия другим существам, сколько приносят одни люди другим людям.
— Скорее поправляйся, — подбадривал друга Нуры Казым. Мы уже полтора года в Индии. Тебя томит разлука с родиной.
— Сколько же времени я не видел своих детей? — задумался Махтумкули. — Как теперь живут геркезы — моё родное племя? Ты прав, Нуры Казым. Пора домой. Пора добытые знания отдать своему народу.
И сразу опечалился:
— Неужели мне придется расстаться с тобой, друг мой бесценный?
— Я поеду с тобой в Хиву, — ответил Нуры Казым.
— Со мной? В Хиву? Но до моего дома есть путь намного короче.
— Ты должен вернуться к своему народу улемом. В Хиве славится своей ученостью медресе Ширгази-хана. Учиться в медресе Ширгази-хана — значит приобрести уважение среди ученых.
— Мой отец тоже учился в Хиве. — Грустными стали глаза у шахира. — Не скоро мне быть в Атреке. Но ты прав, Нуры Казым. Чтобы принести наибольшую пользу моему народу, я должен пройти курс наук в медресе.
Долог и труден был их путь.
Первый человек, который им повстречался в Хиве, нёс на себе дверь.
— Мне кажется, это добрая примета, — сказал Махтумкули. — Человек построил себе новый дом и несет старую свою дверь, чтобы навесить ее на новые петли. В степном краю дерево дорого, и дверь переходит от отца к сыну.
— Пусть аллах пошлет нам удачу! — воскликнул Нуры Казым. — Тебе закончить медресе Ширгази, а мне в Шир-гази получить место мударриса.
— Мы прошли по многим странам, Нуры Казым, видели несчетное количество городов, народов, но изо всего странствия я вынес одно знание: страдают люди всюду одинаково. Я увидел землю нищенкой.
"Я ДЛЯ РОДИНЫ ПЕСНЕЙ БЫЛ"
— я словно стою на мосту, который тоньше волоса и острее сабли, — сказал Махтумкули, сбивая палочкой с угольев робкие язычки огня в очаге: казан уже дышал призывным ароматом плова.
— Ты говоришь о Сирате, мосте над адом, таксир! — удивился Назарли́, самый близкий друг за все три года учебы в медресе Ширгази. Он в уголке готовил за́столье: чистил, раскладывал на блюда фрукты, овощи, сладости и соленья.
— Моя жизнь, Назарли, стала адом. Ибрагим покинул нас, а застану ли я в живых Сары? От Хивы до благословенного Атрека путь долог. Стонет мое сердце.
— Друг мой, давай, не откладывая, совершим очистительную молитву.
Шесть лет шахир не был в Атреке, но, учась в Хиве, он посылал с попутными караванами подарки для жены, родственников, для сыновей, Ибрагима и Сары. И вот пришло известие: болезнь унесла Ибрагима, а Сары очень слаб.