"Аллах, зачем одному человеку столько лишений? Какой божественный смысл заключен в моих несчастьях? Ты взял у меня детей, взял друга, взял любимую, тебе осталось взять мою жизнь. Что же ты медлишь? Или не натешился моими страданиями?"
Махтумкули испытывал отвращение от самой способности думать. Он поплелся в аул и опять спохватился.
Это же игра в го́ре. Почему надо едва таскать ноги?
— Разве я стар? Мне ведь не за сорок, а только за тридцать.
Он увидал, что в руках у него нет лука. Вернулся, нашел свое оружие.
Не заходя в свою кибитку, отправился к Оразменгли.
— Набей мне твой чилим, — сказал он ему. — И прошу об одном: не говори со мной.
Чилим — это подобие кальяна. Длинная трубка, сосуд с водой, изготовленный из водяного ореха или из обыкновенной тыквы.
Оразменгли быстро приготовил чилим, и Махтумкули, который не курил, глотнул табачного дыма, закашлялся, но курил, курил до одурения.
Голубые мечети громоздились перед ним. Их словно бы переносили в одно место со всех концов земли, и скоро не стало неба, а небо́ стало куполом, сложенным из множества куполов.
— Но где же радость? — спросил Махтумкули. — Мне говорили, что курение дает свободу от самого себя. Купол мечети не заменит для меня неба.
Наваждение тотчас растаяло, а на Махтумкули пролился дождь из лепестков миндаля. От благоухания закружилось в голове, и курильщик засмеялся, сначала от счастья, а потом издеваясь над красивой ложью дурмана. Дождь припустил с новой силой и вдруг иссяк. На ослепительно голубом небе появились две женщины: Менгли и Акгыз. Та Менгли, которую он увидал впервые в гранатовом ущелье, та Акгыз, которая сверкала красотой в дни свадьбы с Мухаммед-сапой. Он взглядывал в их озаренные любовью лица, в их ласкающие глаз движения — они шли к нему, они шли, шли, но не могли приблизиться, как в той сказке, которую люди выдумали про него самого и про Ниязкули-халыпа.
И ужас охватил Махтумкули.
— Я сравниваю их. Я — предаю любовь свою неизбывную. О Менгли! О Менгли! Я все шесть лет хождений по земле думал о тебе и ни разу не осмелился поговорить о тебе с Нуры Казымом. Мой лучший друг не знал о тебе, Менгли.
Махтумкули, потрясая головой, поднялся. Его мутило.
— Нет, — сказал он, — зелье не утешает сильного. А я, Оразменгли, сильный. Принеси воды.
Махтумкули умылся и пошел в свою кибитку. В глазах у него было зелено, только он не сдавался и не хотел отложить задуманное на завтра.
Он принялся устраивать ювелирную мастерскую.
На звоны-перезвоны молоточков из кибитки-мастерской потянулись в аул Сонгыдагы́ заказчики. Люди привыкали к жизни с Махтумкули. Однажды собра́лись геркезы на общую работу, на евла́р, и поставили белую кибитку. Махтумкули, не дожидаясь приглашения, пришел и поклонился людям и сказал им:
— Человек живет для счастья. Человек живет ради других людей. Знать грамоту — жить с открытыми глазами. Ведите учеников, я жду.
И он вошел в кибитку.
Вот коврик, на котором сидел Азади. Это место Гюйде, в каких краях шагает он теперь впереди каравана? Рядом с Гюйде восседал Акмурад, сын ишана из Махтум-калы. Сын ишана стал ишаном. Живет в Боме́. Слава о товарище по мектебу идет недобрая, водит дружбу с людьми, которые в страхе держат народ.
Махтумкули прошел на место учителя, очинил перо и стал писать. Когда поднял глаза, перед ним сидели, настороженно вглядываясь в него, ребятишки, поменьше, побольше.
Он улыбнулся, и детские лица тотчас вспыхнули ответными улыбками.
"Так же вот наливается светом земля, когда солнце выходит из-за тучи", — подумал Махтумкули.
— Ну что ж, милые мои соплеменники. Представьте, что все мы — караван. Сегодня наш караван отправляется в далекое, но и в прекрасное путешествие. Караванщики в пути видят новые земли, встречают новых людей. Мы тоже на нашем пути познаем многие чудеса. Итак, в путь. Мы отправляемся в город Познания. Сегодня я вручу каждому из вас ключ к воротам великого этого города. Возьмите.
И Махтумкули каждому ученику подарил маленькую серебряную арабскую букву "а".
Падал снег. Сначала хлопьями, с шорохом, а потом полетели, навевая покой, медленные снежинки. Некоторые из них вдруг замирали в воздухе, удивленно оглядываясь на тот мир, куда их занесло, и потом покорно скользили к земле.
Все стало белое. Горы, долина, деревья.
Махтумкули сидел в гроте, в любимом своем местечке, смотрел на белый мир.
"Земля обновилась, — думал шахир, — ах, если бы человеку так же вот стереть с лица морщины страстей и начать жить заново".