Выбрать главу

— Погляди, что ты наделал, старший над этими людьми! — сказал Махтумкули стоявшему перед ним на коленях, всего десять минут назад такому воинственному предводителю. — Пусть кровь твоих джигитов падет на твою голову. А разговор у меня прежний: выкуп и убийцу.

— Вот он убийца, — показал предводитель на одного сраженного.

Получив откупные деньги за смерть Бузлыполата и за раны, полученные туркменами в бою — раненых было трое, Махтумкули увел свой отряд в горы.

— Почему ты не дал нам ограбить их? — спросил Шарлы.

— Я не хочу, чтобы геркезы уподобились племенам, за которыми ходит слава разбойников.

— Кызылбаши нас не жалуют.

— Мы их тоже не жаловали. В бою.

12

Кызылбаши не появлялись всю весну и все лето: зимний урок, видимо, остудил горячие головы.

Махтумкули жил размеренной жизнью людей своего племени. Акгыз по-прежнему вела хозяйство спустя рукава, но Махтумкули даже не упрекал ее за это.

Сам он задумал и писал Главную книгу жизни. Пустые слова кызылбаша: "Послушайте только! У туркменов объявились мудрецы!" — задели его.

— Я напишу даста́н, который не будет уступать красотой стиха и полетом мысли самому Мирали[56], — говорил шахир друзьям.

Это была великая цель, но Махтумкули знал: не мечта о дальних странах приближает эти страны, приближает дорога. И он отправился в долгий путь за своей большой книгой. Только вместо парсахов здесь были строчки стихов.

Однажды приехал совсем уже одряхлевший Языр-хан и́з Кара-Калы. Заказал своим жёнам украшения, вспомнил Азади и вспомнил вдруг о подседельнике, который когда-то сделал Махтумкули.

— Ты был слишком молод тогда, но смекалистый. Придумал на бляшках сбруи писать буквы!

— Помню, Языр-хан. Слава аллаху, писем на конской сбруе не пришлось писать. В интригах дворцовых мы не участвуем, соглядатаев при падишахах не держим.

Мужчины, пришедшие поговорить с ханом и с Махтумкули, заулыбались, но шахир вдруг стал серьезен:

— Пусть никому из нас не придется посылать тайных писем, но каждый гоклен должен знать, что есть и такая возможность сообщить о себе.

— Кызылбаши не тревожат? — спросил хан.

— Мы у них теперь крепко в памяти застряли! — засмеялись молодые джигиты, ходившие с Махтумкули в аламан.

— Красуетесь! — рассердился шахир. — Смотрите, за похвальбу расплачиваются! Да как жестоко! Боюсь, Языр-хан, я этого долгого затишья.

— Держи порох сухим, и все будет хорошо, — успокоил шахира Языр-хан.

Через несколько дней Махтумкули приказал всем джигитам в полночь быть на конях.

— Посмотрю, готовы ли вы отразить врага в любое мгновение.

Незадолго до полуночи пропел над аулом геркезов карнай, и началось шумное движение. Замелькали огни. С факелами в руках скакали джигиты к белой кибитке посредине аула.

— Ну, Махтумкули-ага, доволен? — Джигиты горячили коней, размахивали факелами, сила и молодость играла в них.

— По дороге в сторону кызылбашей, бесшумно, за мной! — скомандовал Махтумкули. — В дозор поедут Оразменгли и Шарлы.

Оба подскакали к шахиру, пылая гневом.

— Разве ты не знаешь, что мы готовы были пролить кровь друг друга? — спросил Шарлы.

— Потому и посыла́ю. На войне личное нужно прятать в хурджун, а тот хурджун утопить на дне колодца.

— Какая теперь война! — воскликнул Оразменгли.

— А разве теперь мир? Разве был такой год, чтоб геркезы не испытали набега? Езжайте впереди отряда, слушайте ночь, пронзайте черную тьму молодыми глазами. От ваших глаз и ушей — благополучие всех джигитов.

Дозор уехал вперед. С полчаса́ отряд Махтумкули двигался по дороге в сторону кызылбашей. Вернулись дозорные.

— Мне показалось, что впереди какое-то движение, — сказал Шарлы.

— Никого там не было! — рассмеялся Оразменгли. — Мы стояли затаясь и прижимались ухом к земле — ничего не услышали. Может, волк какой пробежал или лисица.

— Будем возвращаться в аул, — объявил Махтумкули. — Число постов нужно удвоить.

— Махтумкули, ты собираешься научить геркезов осторожности, но не научишь ли ты их трусости? — обратился к шакиру Оразменгли.

— На земле один лев мог спать спокойно, да только до тех пор, пока люди не придумали ружья, — ответил Махтумкули.

13

На заре прискакала к кибитке Махтумкули Хансервер, мать Шарлы и красавицы Сервер. Акгыз разбудила мужа.

— Где мой Шарлы? — спросила Хансервер.

— Как где? — удивился Махтумкули. — Я посылал Шарлы в дозор, он вернулся, и мы все вместе поехали в аул.

— Шарлы не ночевал в кибитке.

вернуться

56

Мирали́ — так называли туркмены великого поэта Алишера Навои.