Махтумкули встал. Курбаши вытянул из-за кушака пистолет и выстрелил.
Пуля свистнула возле головы шахира.
— Теперь я вижу, что ты и вправду смелый человек, — сказал курбаши, — может, споешь нам что-нибудь?
— Даже в голосе нет дрожи! — удивился курбаши. — О тебе говорят правду: ты — великий человек, Махтумкули. В один прекрасный день я возьму за тебя большие деньги.
Прошла еще неделя, и курбаши стал мрачен: не вернулся один из его лазутчиков.
— Махтумкули, — подступился к шахиру курбаши, — я слышал, ты владеешь даром предсказывать будущее. Скажи мне, что ты предчувствуешь?
Махтумкули отложил уздечку, взял дутар и погрузился в думу. Вдруг в глазах его затеплилась радость. Радость разрасталась, и, счастливый лицом, он запел:
— Это просто стихи, а не предсказанье! — поморщился курбаши. — Может, ты по руке можешь гадать?
— Нет, курбаши, я не гадалка. Я могу предсказать судьбу народа, но сегодня ли тебе отсекут голову пли завтра — не знаю.
— А ты думаешь все-таки отсекут? — Курбаши потрогал ладонью свою крепкую шею.
— Так ведь работа у тебя такая! Сначала — ты, потом — тебя.
— Это верно, — засмеялся курбаши и решил: — Будем уходить отсюда. Потом вернемся. Гоклены рыщут по горам.
Но в тот день вернулся пропавший лазутчик. Под ним убили лошадь, и ему пришлось идти пешком.
— А я уж бежать из такого гнездышка собрался! — шумел курбаши, устроив пир в честь лазутчика.
Спать завалились разбойники поздно, а проснулись поутру от щекотки: в горло каждого упиралась сабля.
— Приветствую тебя, Махтумкули! — склонился над поэтом Гюйде. — Народ благодарит тебя за письмо. Если бы не оно, не сыскали бы тебя, Махтумкули. Да ты — на цепи!
— Это только на ночь, — сказал шахир. — Ключи возьми у курбаши.
— Ключи! — гаркнул Гюйде и ткнул курбаши сапогом.
— Гюйде, друг мой! Умерь свой гнев. Со мной здесь обращались неплохо.
— О каком письме ты говорил? — спросил курбаши у Гюйде.
— О том, которое послал нам шахир.
— Это ты предал нас! — закричал курбаши, сверкнув глазами на своего лазутчика.
— Не шуми! — засмеялся Гюйде. — Твой аскер не виновен. Письмо нам передал его убитый конь.
— Конь?
Гюйде снял с Махтумкули цепь, и шахир взял уздечку, над которой он трудился еще вчера.
— Читай на бляшках.
— "Возле пятой вершины к югу от Сонгы-да́г", — прочитал курбаши. — Сколько же ты писем таких написал, шахир-умелец?
— Каждый конь твоих джигитов, курбаши, был письмом.
— Да, ты много трудился, шахир. Меня изумляло твое усердие. Неужели и на сбруе моего коня такое же письмо?
— Ты первый получил нарядную сбрую.
— Да, Махтумкули! Я посчитал твое предсказание за пустые горделивые стихи. И наказан.
Махтумкули стоял на холме, в лучших одеяниях, с неизменным своим дутаром. По всему холму сидели люди аула — геркезы. У подножия холма на конях, одетые по-походному, — воины. Это были воины, приходившие искать украденного шахира — цвет гокленов и йомудов.
— Люди! — сказал Махтумкули, набрав полную грудь воздуха. — Объединившись, вы исполнили задуманное, спасли меня из плена. Подумайте, какие великие дела можно совершить, если бы соединились воедино все туркменские племена и роды. Никакой враг не страшен был бы этому великому народу. Мы саму Джейхун-реку укротили бы сообща, пустили бы по Узбою. Я хочу подарить вам, джигиты, на дорогу новую мою песню. Ах, как я желал бы, чтобы моя мечта, облеченная в плоть слов, стала явью. Пусть сбудется все, что я пропою вам сейчас! Пусть сбудется.