— Да сбудется! — тысячеголосо сказали люди.
— Аллах! — воины выхватили сабли и, приветствуя шахира, проскакали под холмом кругом, потрясая зе́млю топотом и вздымая пыль.
Пыль закрыла аул и долину, но далеко было видно — стоит на холме высокий человек в белом тельпеке, с дутаром.
Что будет завтра, никто не знал.
В Атрек прибыли сборщики налогов сразу от двух правителей: из Хивы от инака Мухаммеда-Эмина, из Мешхеда от шаха Шахруха.
Гоклены собрали подати в одном размере и отнесли к белой кибитке мектеба.
— Вы удумали поссорить нас! — рассвирепели сборщики налогов и сообща ограбили аул.
Не успели геркезы оправиться от одного разбоя, прокатились в грабительском набеге отряды бухарского войска: Бухара враждовала с Хивой и считала себя вправе разорять аулы племен, подчиненных своему врагу.
Новая напасть долго ждать не заставила.
Некий бек из племени каджар совершил набег. Видя, что у людей Атрека взять уже нечего, он увел двадцать мужчин. Махтумкули был взят среди первых.
— Почему тебя не удручает твое положение, человек? На тебе же веревка раба? — спросил бек, глядя на Махтумкули, который шел, тихонько напевая какую-то песенку.
— Я был сыном моллы, был суфием, дервишем, дамлой. Меня звал на службу шах. Я был пленником, за которого хотели получить много денег. Рабом я впервые. Аллаху угодно, чтобы я испытал все глубины человеческого горя. Как же я могу противиться святой воле?
— Развяжите его! — приказал бек своим нукерам. — Дайте ему коня. Он поедет рядом со мной.
В первый же день, как дошли до крепости бека, Махтумкули попросил своего хозяина:
— Повели, мой владыка, дать мне бумагу, чернила и перо. Я хочу записать стихи, пришедшие ко мне во время перехода. Раньше я каждое свое сочинение помнил, а теперь уж не надеюсь на память.
Просьбу Махтумкули исполнили.
— Прочитай, что ты сочинил, — приказал бек.
Махтумкули поклонился:
— Если бы у меня был дутар, я бы спел.
Дутар принесли.
И Махтумкули спел:
Бек сидел задумавшись. Потом посмотрел на Махтумкули и засмеялся.
— Шахир, если ты думаешь, что твоя песня тронула мое сердце, то скажу сразу — не обольщайся. Я не понимаю складную речь… В задумчивость меня повергла мысль о выгоде. Об истинной выгоде. Когда все узнают, что в моей крепости томится шахир, многие мне позавидуют, а некоторые предложат деньги за тебя. Но деньги — это горная река: сегодня она полноводна, а завтра в русле только влажный след, оставленный потоком. Я думаю, мне выгодней дать тебе свободу. Отпустив тебя, я покупаю, возможно, по самой дешевой цене бессмертную славу. Только уж ты постарайся, шахир, сочини такое, чтоб тебя не позабыли потомки.