Дальнейшее продвижение сделалось весьма затруднительным. Им часто приходилось останавливаться или съезжать с дороги, чтобы пропустить воинскую колонну и обозные повозки. Темп упал до трех миль за сутки. 10 ноября, в полдень, они увидели церковную колокольню какого-то городка.
— Что это, добрый человек? — спросил Батхерст у проезжавшего крестьянина.
— Якобкирхе[165], — прокричал тот в ответ.
— Я про город спрашиваю!
— Перлеберг. Hier fangt die preussische Grenze an![166]
Прошу читателей запомнить это название. В первой и в начале второй половины XIX века этот городок был своеобразной Меккой детективов и историков, пытавшихся раскрыть тайну Бенджамена Батхерста. В Перлеберг мы еще возвратимся в самом конце этой книги.
В течение шести последующих дней, с 11 по 16 ноября, через Клечке, Киритц и Фербеллин наши герои добрались до предместий Берлина. К городу они приблизились утром, со стороны предместья Шпандау, после чего «проскочили» от «Инвалиден Хауз» до «Франкфуртер Тор»[167] вдоль арки Шпандауэр Фиртель-Кёнигштадт и «бросили якорь» (выражение Тома «Веревки») неподалеку от ворот, за Нойе Вельт. Батхерст, взяв с собой Сия, попрощался с труппой еще перед Домом Инвалидов и помчался в город через Ораниенбургер Тор[168]. Его паспорт вызвал удивление, а когда он объяснил, что желает взять разрешение на выступления театра, с которым путешествует, солдаты начали смеяться и бить браво. Никаких сложностей с въездом у них не было. Через мост Вайдендам и еще один небольшой мостик над Шпрее они попали на Шлёссплатц, где Бенджамен остановился на мгновение, разглядывая массивное здание дворца. Интересно, автомат уже вывезли или еще нет? А Наполеон? Может, он тоже уже выехал?
Берлин. Мариенкирхе
Батхерст спросил про Бургштрассе. Им снова пришлось пересечь Шпрее по Ланге Брюке[169] — и вот она, Бургштрассе, тянувшаяся бульваром вдоль реки. Номер двенадцать, трактир «Король Португалии» — элегантный, заполненный богато одетыми, надутыми от собственной значимости посетителями, богатыми купцами, французскими офицерами, где было очень шумно, все окутано хоровым пением, дымом из трубок и запахом жаркого. Бенджамен схватил за руку пробегавшего слугу и спросил хозяина. Парень указал рукой.
Когда Батхерст встал перед Кохом, тот сделал круглые глаза.
— Слушаю вас, мсье.
Бенджамен раздумывал над тем, что сказать: вокруг было полно народу. Кох, не ожидая, взял его под руку.
— Давайте-ка пройдем ко мне, здесь не поговоришь.
Они прошли в комнату на втором этаже. Кох закрыл дверь, показал на стул и спросил:
— Так я слушаю, чего изволите, мсье?
— Я… мне… Мне хотелось бы съесть жаркое из совы.
Трактирщик глядел на него жабьими, выпученными глазами и молчал.
— Вы поняли? Из совы! — повторил Батхерст.
— Вы, видимо, шутите, мсье, такого блюда у меня нет. Мне весьма жаль.
Снова молчание, снова глаза, уставившиеся в глаза. Черт подери, долго он еще будет молчать? А может… неужели… Не отвечает, может, не знает пароль?! То есть, либо это не Кох, или же Кох, который предал. Один черт, я у них в руках! Интересно, окружили они этот дом?… Нужно будет выскакивать на прикрывающую второй этаж крышу, но если окружили, то и сзади… Впрочем… Нет! Сий остался в зале! Проклятие! Остается только один выход… Ладно, приятель, не важно, Кох ты или нет, станем друг для друга могильщиками. И ты пойдешь на тот свет первым!
В тот самый момент, когда Бенджамен уже собирался вскочить, Кох открыл рот.
— Может, мсье, закажете что-нибудь другое?
— Что, например?
— У нас богатый выбор рыбы, цыплята, дичь…
— Это все?
Он сорвался с места и в мгновение был рядом с трактирщиком.
— Я ухожу, но ты выходишь со мной! Иди к заднему выходу. Эта львиная головка, — он указал на ручку своей трости, — выпускает только одну пулю, но и одной пули достаточно для предателя! Не забывай об этом, если захочешь дать кому-нибудь знак или крикнуть. Если меня будут пытаться арестовать, ты умрешь первым! Ну, Кох, веди! Чего ждешь?!
— Уже ничего больше, мсье, — спокойно ответил на этот взрыв эмоций хозяин. — Я ждал, чтобы вы поступили именно таким образом, поскольку не желаю висеть. Сейчас здесь правит генерал Гулен[170], и у него исключительно длинные руки, повсюду у него провокаторы и шпики, и он страшно не любит, когда военные суды не работают. Я как раз припомнил, мсье, что у нас еще есть жаркое из лебедя. Рекомендую заказать его.
170
Генерал Пьер Огюст Гулен (1758–1841), знаменитый своей суровостью; в ноябре 1806 года был губернатором Берлина.