— Не волнуйтесь, — сказал я. — Да ведь это только единственный факт, что он — крыса…
Серый человек прервал нас. — Вы имеете в виду, что вы хотите, чтобы я подождал пару часов, пока мы не увидим, получит ли профессор своего рода контракт?
— Правильно, — сказал я нетерпеливо. — После того, как Зено покажет, на что он способен, профессор получит шахматный показательный тур.
Серый человек изучал Зено со сдержанным отвращением. — Ну, хорошо. Я подожду.
Профессор издал гигантский вздох и унесся, чтобы наблюдать за своим протеже.
— Послушайте, — сказал мне серый человек, — вам нужно здесь держать кошку. Я уверен, что я видел, как тут вокруг бегала крыса.
— Это Зено, — сказал я. — Он играет в шахматы.
— Не будьте таким язвительным, Джек. Я ведь только внес предложение. И, он отошел, чтобы следить за профессором.
***
Вечер продолжался, и профессор израсходовал все свои носовые платки и позаимствовал один мой. Но я не мог видеть того, по поводу чего он волновался, потому что было ясно, что Зено был чудом, право на уровне Ласкера, Алехина и Ботвинника.
В каждой игре он вступил в разгул осложнений. Один за другим его противники колебались на острие ножа, и должны были сдаваться. Один за другим пустели столы, и проигравшие собирались вокруг тех, кто все еще боролся. Группы вокруг Бобби Бейкера, Пита Саммерса и Джима Брэдли возрастали с минуту на минуту.
Но к концу второго часа, когда только три чемпиона клуба продолжали бороться, я обратил внимание, что Зено замедлялся.
— Что случилось, профессор?— я прошептал с тревогой.
Он застонал. — На ужин он обычно получает только два маленьких кусочка сыра.
А сегодня вечером Зено съел уже двадцать три! Он стал настолько полным, что едва мог ковылять.
Я также застонал, и подумал о крошечных желудочных насосах.
Мы напряженно наблюдали, как Зено медленно перемещался от стола Джима Брэдли к столу Питера Саммерса. Казалось, ему потребовалось необычно долгое время, чтобы проанализировать позицию на доске Пита. Наконец он сделал свой ход и пополз по направлению стола Бобби Бейкера.
И это случилось там. Подбородок Зено оказался лежащим на основании королевской ладьи Бобби, когда он свернулся в нежную разъедающую дремоту.
Профессор издал почти неслышимый, но душераздирающий стон.
— Только не стойте там! — закричал я. — Разбудите его!
Профессор осторожно подтолкнул маленькое животное своим указательным пальцем. — Миленький, — умолял он, — проснись!
Но Зено только удобно повернулся на спину.
Гробовая тишина опустилась на комнату, и именно из-за этого мы услышали то, что услышали.
Зено начал храпеть.
Казалось, все смотрели в других направлениях, когда профессор поднял маленькое животное и нежно опустил его в морщинистый карман своего пальто.
Серый человек был первым, кто заговорил. — Ну, доктор Шмидт? Никакого контракта?
— Не будьте глупым, — заявил я. — Конечно, он получит тур. Ноттингем, как скоро вы сможете получить письма от других клубов?
— Но я действительно не могу рекомендовать его, — возразил Ноттингем. — В конце концов, он не выполнял трех своих обязательств из 25 игр. Он — только маленький мастер, не то существо, чтобы организовать цикл одновременной игры.
— Что из того, что он не закончил три ничтожные игры? Он — хороший игрок, все равно. Все, что вы должны сделать, сказать ваше слово, и каждый секретарь клуба в Северной Америке назначат дату встречи с ним — по входной плате 5 долларов за игрока. Он захватит страну ураганом!
— Я сожалею, — сказал Ноттингем профессору. — У меня есть определенный стандарт, а ваш приятель просто не прошел квалификацию.
Профессор вздохнул. — Да, я согласен, — пробормотал он на немецком языке.
— Но это, же сумасшествие! Мой голос прозвучал немного громче, чем я намеревался сказать. — Вы, друзья, не соглашаетесь с Ноттингемом, не так ли? Что скажете вы, Джим?
Джим Брэдли пожал плечами. — Трудно просто сказать, насколько хорош Зено. Потребуется неделя для подробного анализа, чтобы сказать определенно, у кого было преимущество в моей игре. У него меньше на одну пешку, но у него замечательная позиция.
— Но Джим, — возразил я. — Это вообще не вопрос. Разве вы не видите это? Подумайте о гласности... играющая в шахматы крыса...!
— Меня не интересует его личная жизнь, — резко ответил Джим.
— Друзья! — сказал я отчаянно. — Действительно ли все вы так полагаете? Разве не можем мы выразить общее мнение, чтобы передать резолюцию клуба, рекомендующую Зено для одновременной игры? Что думаете вы, Бобби?
Бобби почувствовал себя неловко. — Я думаю, что меня ожидает учебный автомобиль. Я предполагаю, что я должен пойти.
— Ну, пойдемте, доктор? — спросил серый человек.
— Да, — ответил доктор Шмидт тяжело. — Добрый вечер, господа.
А я только стоял там, ошеломленный.
— Вот заработок Зено за вечер, профессор, — сказал Ноттингем, заталкивая конверт в его руку. — Я боюсь, что он не очень-то вам поможет, хотя я не чувствую обоснования во взыскивании общепринятой долларовой комиссии.
Профессор кивнул, и в оцепеневшей тишине я наблюдал, как он в сопровождении представителя иммиграционных властей пошел к двери.
Профессор и я против шахматистов. Мы нанесли удары, сшибающие с ног, но даже не поцарапали их гамбит.
Именно тогда Пит Саммерс что-то обнаружил. — Эй, доктор Шмидт! Он держал листок бумаги, покрытый шахматными диаграммами. — Это выпало из вашего кармана, когда вы стояли здесь.
Профессор сказал что-то извиняющееся серому человеку и возвратился. — Спасибо, — сказал он, протягивая руку за бумагой. — Это часть рукописи.
— Шахматная рукопись, профессор? Сейчас я хватался за соломинку. — Вы пишете шахматную книгу?
— Да, я полагаю.
— Ну, ну, — сказал Пит Саммерс, который тщательно изучал лист. — Слон против коня, а?
— Да. Теперь, если вы извините меня…
— Слон против коня?— пронзительно выкрикнул Бобби Бейкер, который понесся назад к столам.
— Слон и конь? — пробормотал Джонс Ноттингем. Он резко потребовал: — Вы долго изучали проблему, профессор?
— Много месяцев. В лагере... на чердаке. И теперь рукопись достигла 2 000 страниц, и мы ищем издателя.
— Мы...? Мой голос, возможно, немного дрожал, потому что и Ноттингем и профессор обернулись, и резко посмотрели на меня. — Профессор, — порывом вылетели мои слова, — Зено тоже писал эту книгу?
— А кто же еще?— ответил профессор в удивлении.
— Я не понимаю, как он мог держать перо, — сказал сомнительно Ноттингем.