Кэтрин Куртц
Шахматная партия Дерини
Часть I
Глава 1
Март в Одиннадцати Королевствах всегда был месяцем бурь и штормов, он приносил с Великого Северного моря снег, который толстым слоем ложился на серебряные горы, вихрями кружился над высокогорными долинами востока, пока, наконец, не низвергался дождями на Великую Гвинедскую долину.
Март – самый непостоянный месяц.
Это последний оплот зимы перед наступлением весны, но он также и предвестник великого пробуждения природы, бурного расцвета той зелени, которая ежегодно затопляет всю страну.
Случалось, что март был мягким, но не часто. Сейчас же была такая весна, когда люди могли надеяться на скорое окончание зимы в этом году – такое тоже бывало. Но жители Гвинеда не особенно надеялись на раннюю весну. Они по опыту знали, что март – месяц капризный, часто жестокий, и ему ни в коем случае не следует доверять.
Март в первый год царствования короля Келсона не был исключением.
Сумерки пришли рано в Ремут – столицу государства Келсона.
Так часто бывало в марте, когда на страну с севера и востока накатывали бури.
Эта буря разразилась в полдень. Град размером с человеческий ноготь, ударивший по навесам ларьков и крышам лавок на рыночной площади, заставил торговцев поспешно искать убежища.
По истечении часа все надежды на то, что удастся спасти базарный день в столице, исчезли, и торговцы начали неохотно собирать свои товары, запирать лавки и расходиться по домам.
Над городом грохотал гром, висел острый запах озона и лил сильный дождь.
С наступлением сумерек под дождем можно было найти только тех, кого дела принудили быть на улице в такую ненастную погоду, – городских стражников на своих постах, солдат, посыльных, спешащих с поручениями, горожан, пробирающихся сквозь дождь, холод и ветер к своим теплым домашним очагам.
И теперь, когда опустилась темнота, только дождь и ветер гуляли по узким улицам Ремута, омывали черепичные крыши домов и купола соборов. Вода перехлестывала через край облицованных булыжниками сточных канав.
Колокола большого собора на севере города отзвонили положенные часы.
В каждом доме за стеклами окон, по которым ручьями стекала вода, были видны свечи, освещающие комнаты. Их пламя плясало под порывами дождя и ветра, которые проникали сквозь щели дверей.
В домах и тавернах, харчевнях и придорожных гостиницах жители города собрались за ужином у каминов, прихлебывали добрый эль, разговаривали о делах и ожидали, когда стихнет буря.
На дворец архиепископа, расположенный в северной части города, тоже обрушилась буря. В тени дворцовых стен на фоне темного неба угрюмо вырисовывалась громада собора святого Георга, вонзалась во тьму игла колокольни. Бронзовые ворота были заперты на крепкие засовы.
Одетые в кожаные плащи стражники патрулировали вдоль границ дворцовых строений, их воротники были подняты, капюшоны нахлобучены на глаза для защиты от ветра и дождя.
Пламя факелов, укрепленных в углублениях стены, свистело и трещало, свирепый ветер завывал, пробирая до костей.
Внутри дворца в тепле и уюте находился сам архиепископ Ремута, Преподобный Патрик Корриган. Он стоял у пылающего камина, протянув к огню пухлые ладони и похлопывая ими друг о друга, чтобы согреться. Затем плотнее закутался в свою подбитую мехом мантию и направился к письменному столу в глубине комнаты.
За столом сидел другой человек, одетый в фиолетовую сутану, указывающую на его высокий сан. Он склонился над листом пергамента, лежащим перед ним.
Две свечи на столе создавали равномерное желтое освещение. С полдюжины свечей, установленных в разных частях помещения, с трудом разгоняли мрак.
Молодой секретарь со свечой в руке нагнулся над левым плечом сидящего, внимательно следя за ним, готовый по первому приказу капнуть на бумагу красный воск для печати.
Корриган встал за правым плечом читающего.
Человек за столом закончил чтение, удовлетворенно кивнул, поднял перо и начертал подпись на бумаге. Секретарь моментально капнул воск на пергамент, и человек спокойно припечатал его своим аметистовым перстнем. Он подышал на камень, потер его о бархат рукава и снова надел перстень на палец.
– Это должно подействовать на Моргана, – сказал он.
Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета, производил сильное впечатление. Он был строен, и роскошная фиолетовая сутана великолепно сидела на нем. Вьющиеся серебряные волосы создавали эффект нимба вокруг головы, на которой ловко сидела шапочка, прикрывающая тонзуру. Однако голубые глаза его были холодными и жестокими. На смуглом ястребином лице в данный момент ничего нельзя было прочесть, кроме хищного удовлетворения, так как Лорис только что скрепил своей печатью документ, Интердикт, которым довольно большая часть Гвинеда отлучалась от церкви. Интердикт, который лишит богатое герцогство Корвин на востоке страны всех таинств святой церкви.
Это было трудное решение. Лорис и его собратья почти четыре месяца думали над ним. Ведь народ Корвина не был повинен ни в чем, что могло бы оправдать такую крайнюю меру, как Интердикт. Но, с другой стороны, в герцогстве сложилась отвратительная ситуация, которую уже нельзя было больше терпеть, пренебрегать ею. Ее следовало искоренить.
И достопочтимые прелаты успокаивали свою совесть тем, что угроза Интердикта была направлена не против народа Корвина, а против одного человека, которого было невозможно достать каким-либо другим способом.
Господин Корвина герцог Дерини Аларик Морган – вот кто был объектом священной мести.
Морган, который постоянно применял свое нечестивое и святотатственное могущество Дерини, чтобы вмешиваться в людские дела, совращать невинных, пренебрегая церковной и светской властью.
Морган, который посвятил мальчика-короля Келсона в запретные тайны древней магии и развязал дуэль магии в священном соборе во время коронации Келсона.
Морган, который своей кровью Дерини обречен на вечные мучения в аду, если он не отречется от дьявольского наследия и не вернется для очищения в лоно святой церкви.
Морган, вокруг которого, как вокруг столпа, сплачиваются все Дерини.
Архиепископ Корриган нахмурился и взял в руки документ. Его кустистые брови сдвинулись в одну линию, когда он начал перечитывать текст. Закончив чтение, Корриган нахмурился и прикусил губу, но затем решительным движением сложил документ и кинул на стол.
Секретарь ловко капнул воск.
Корриган, не колеблясь, приложил к нему свой перстень, однако, его пальцы беспокойно бегали по нагрудному кресту, когда он усаживался в кресло рядом с Лорисом.
– Эдмунд, ты уверен, что мы…
Его речь была прервана коротким взглядом Лориса, и архиепископ вспомнил, что они не одни, что секретарь рядом и ждет дальнейших указаний.
– Пока все, отец Хью. Попросите войти монсеньора Горони, пожалуйста.
Священник поклонился и вышел.
Корриган со вздохом откинулся на спинку кресла.
– Ты же знаешь, что Морган никогда не допустит, чтобы Толливер отлучил его, – сказал он. – Неужели ты думаешь, что угроза Интердикта остановит его?
Формально герцог Аларик не подпадал под юрисдикцию обоих архиепископов, но они надеялись, что этот документ устранит эту досадную помеху.
Лорис щелкнул пальцами и взглянул на Корригана:
– Может, и нет, – признал он. – Но на народ подействует.
Уже сейчас ходят слухи, что на севере собираются банды повстанцев, желающих свергнуть власть герцога Дерини.
– Фу! – фыркнул Корриган, поднимая перо и макая его в хрустальную чернильницу. – Что может сделать мелкая горстка повстанцев против могущества Дерини? А кроме того, народ его любит.
– Да, пока любит, – согласился Лорис. Он наблюдал, как Корриган начал старательно подписывать письмо, которое они сочинили. Со скрытой улыбкой он смотрел, как кончик языка Корригана следует за каждым росчерком пера, выводящего затейливую роспись. – Но будет ли он любить его, когда вступит в силу Интердикт?
Корриган с удовлетворением посмотрел на свою работу и энергично встряхнул серебряной песочницей над бумагой с непросохшими чернилами. Излишки песка он стряхнул на пол.
– А кроме того, – сказал Лорис, глядя на коллегу сквозь опущенные ресницы, – говорят, что Варин, лидер повстанцев, объявил себя новым мессией, чье божественное предназначение – освободить страну от засилия проклятых Дерини. Разве ты не видишь, что такое усердие нам на пользу?