чатая, чуть выступающая из-под пластика полусфера. Вроде шаровидного микрофона, только какой же это микрофон! Скорее уж... Георгий мысленно перебрал все известные ему подобного рода миниатюры и решил, что более всего это напоминает репортерский диктофон. Только чуточку больше размерами.
Он в сомнении покачал прибор на ладони. Таскать с собой непонятное -глупо, а выбрасывать -- рискованно. Тем более, что ненужного "инструментария" экспедиции в тайниках не оставляли. В этом он успел убедиться. Значит, не стоило пренебрегать и этой игрушкой. Тем более, что патронов к автомату оставалось самый чуток, а гранатомет с патронташем бесследно исчез. Сам по себе факт тоже неясный, но в мире неясностей о прописных итстинах не мечтают.
Он сунул прибор в один из многочисленных карманов комбинезона, щурясь, огляделся. Знакомая пелена, нет-нет, да и заволакивала глаза. Протирать их он уже не пытался. Глядел на окружающее, как на лунный пейзаж, как на фантазию очередного Дали. Кто-то, кстати, так однажды и выразился. Дескать картины художников -- это окна в иные времена и иные миры. Прозрачные, кривые и замутненные, но окна. Фотоаппараты, дескать, орудие слепых и способны запечатлевать лишь одну из оболочек этого мира. И цветные кадры, кстати, сказать, запечатлевают более ложное и более блеклое. В
отличие от черно-белых. А глубже всего, разумеется, видит глаз художника. Отсюда и пресловутая связь с космосом, сплошь и рядом присутствующее на картинах несовпадение с общепринятой явью. Взор устремлен в иное, сквозь привычные реалии. У Георгия, впрочем, наблюдалась обратная ситуация. Реалиями тут не слишком пахло, а вот ИНОГО набиралось чересчур. Дома без жителей, лето без зелени и так далее, и тому подобное. Одним словом -- Шахматный город. В том смысле, что можно сидеть и думать -- ломать голову до изнеможения, словно ивовые пруточки испытывая на прочност
ь извилину за извилиной.
Дома, руины, квадратные, лишенные рам окна. Порой это и впрямь напоминало Луну. Вопреки зеленеющему вдали лесу, вопреки распростертой над головой голубизне. Случаются иногда такие поползновения -- сравнить с тем, чего никогда в жизни не видел. Вот он и сравнивал. Минуты, когда юный Георгий разглядывал Луну в третьеразрядный студенческий телескоп, конечно, не в счет. Хотя что сейчас шло в счет, а что не в счет, знать ему было не дано. В его положении следовало радоваться любой здравой мысли, любой мелочи. Кстати, о последнем! В сумке того же серебристого цвета, ч
то и униформа, среди разных пустячков Георгий обнаружил и кое-что новенькое. А именно -- рулон превосходной туалетной бумаги. Находка от души его позабавила. Нечего сказать! Заботливый человечек оставил для него этот сюрприз. Кроме рулона в сумке покоились все те же легко разгрызаемые галеты, запечатанные в полиэтилен фруктовые и мясные кубики, очередная, наполненная под завязку термофляга. Георгий и раньше с дотошностью изучал все извлеченное из тайников, -- уделил внимание находкам и на этот раз. Только, увы, с прежним результатом. Ни штрих-кода, ни артику
ла, ни завода производителя. Зато туалетной бумаге он в самом деле порадовался. Бумага -- не только гигиена, это письма и дневниковые записи, это книги и карты, это многое-многое другое. Как ни крути, бумага -- фундамент цивилизации, хоть и не писал о ней ничего Энгельс в своих эволюционных трудах! Ну да Энгельс о многом не писал...
Аккуратно оторвав клочок, Георгий попробовал черкнуть по нему фруктовым кубиком и, получив явственную розовую черту, тотчас принялся за дело.
Война без карт невозможна. И жизнь в общем-то тоже. Город, на который он взирал с высоты птичьего полета, очень напоминал олицетворенный хаос. Упорядочить мир, в котором он очутился, Георгий мог только путем создания карты. И разумеется, пришлось основательно попыхтеть. Карта создавалась непросто. Координаты, масштаб -- все следовало учесть, приняв должную поправку на удаленность от окраин, на ходу сочинив условные обозначения развалин, высотных зданий и площадей. Прежде чем из-под руки новоявленного картографа получилось нечто рабочее -- более или менее п
ригодное для ориентирования, пришлось запороть четверть рулона. Впрочем... Ни о какой порче и речи не заходило. Исчерканные клочки Георгий бережливо упаковал в боковые карманы серебристого комбинезона. Такой уж был этот мир. Все могло пригодится.
И еще одна странность. Никто его не атаковал. То ли подобная высота не прельщала лохматых обезьян, то ли город НАСТУПИВШЕГО дня был чуточку другим. Впрочем, очень скоро Георгию предстояло это проверить. Как обычно на собственной шкуре.
Лифт, конечно же, не работал. Смешно было на это надеяться. О том же, как он очутился на крыше, Георгий старался больше не думать. Спускаясь пешком, он сигал разом через две-три ступени. Получалось не слишком по-партизански, и эхо прыжков гуляло вдоль стен, следуя за человеком по пятам.
Пару раз он выглядывал в окна, однако до земли оставалось по-прежнему далеко. Улочки казались не шире спички, крыши домов напоминали кусочки рафинада. Бывалые альпинисты говорят, что подъем легче спуска. Правдивость данного утверждения Георгий мог бы теперь подтвердить собственным словом. Есть какая-то недопустимая расслабленность в процедуре спуска. Вроде и быстро, а ноги все равно устают, но главное -- теряешь бдительность. Сворачивая с марша на марш, он мимоходом подумал, что выползи ему навстречу какая-нибудь пакость, наверное, и не отреагирует должн
ым образом. Монотонность -- вот что убивает бдительность. Шагающий взад-вперед часовой уже через пару часов перестает быть таковым...
В очередной раз выглянув в окно, Георгий яростно чертыхнулся. Теперь он уже не сомневался, что творится нечто неладное. Он ни на пядь не приблизился к земле! Не такой уж гигантской высоты было здание, чтобы спуск затянулся на столь длительное время. Георгий одолел не менее ста этажей, однако на глаз это было совершенно незаметно.
-- Значит, опять дурацкие фокусы? -- он колотнул по подоконнику кулаком. Хотелось пальнуть в окружающее из автомата, в груди клокотала неуправляемая злость. И одновременно где-то на периферии сознания он понимал, что злится безадресно и беспричинно. Главным необъяснимым фокусом было само проникновение в ЭТОТ мир. То, что раскручивалось далее, ни чем иным, как следствием, назвать было нельзя.
Впрочем, определенная свобода выбора за ним оставалась и сейчас. Он мог продолжить спуск вниз, мог попытаться вернуться на крышу, а мог и попросту плюхнуться на лестничной площадке, благо не зима и не грязь -- и сидеть можно на чем угодно. Какая в конце концов разница -- здесь или там снаружи? Один хрен -- сплошные неясности!..
Помешкав, Георгий избрал четвертый, не предусмотренный логикой вариант: ударом ноги вышиб первую попавшуюся дверь, двинувшись по незнакомым комнатам -не вверх и не вниз, а вбок. Точно Алиса в стране чудес. Да и к черту лестницы! Надоело! Ноги уже слегка гудели, затянувшийся спуск ему в самом деле приелся.
Некстати вспомнилась семья, в памяти всплыл образ сына. Мальчонка и впрямь любил скакать по лестничным ступеням. На радость бабулям-соседкам. Здесь бы, пожалуй, наскакался вволюшку. Только вот кто скажет, сколько меж ними теперь всего? Меж папашей и сыном... И километров ли? Георгий взгрустнул. Стало жалко себя, стало жалко их -- оставшихся одних, ничего о нем не знающих. И никто ведь не придет, не объяснит, куда он подевался. Потому как -- что тут объяснишь? Был папка и исчез. То ли инопланетяне похитили, то ли провалился в иномир? Какой-то, братцы Герберт Уэллс сп