Выбрать главу

Фигуры были стеклянные — настоящее произведение искусства. Их грани в иные времена до краёв переполняли душевные веления и высокоморальные запросы, а в иные эпохи в сосудах стеклянных тел царила полнейшая бездуховность.

С течением времени раскрывались им некоторые тайны мироздания. Так, однажды на место трагически разбившегося и сгинувшего слона был дланью Высшего Разума поставлен деревянный офицер — потрескавшийся и бывалый. Он утверждал, что существуют иные доски, на которых живут фигуры из другого теста, но не все этому верили, поскольку иных доказательств, кроме общей дубовости пришельца, не было — а это могло быть, к примеру, результатом случайно мутации и ухудшающейся экологии.

Пришелец, однако же, быстро выучил местный язык и даже завязал шашни с Белой Королевой. Он, как утверждал, был тёртый калач и заядлый путешественник между мирами. Затаив дыхание, любопытные слушали о металлических, костяных, пластмассовых фигурах и исторических партиях, сыгранных на чужих, неведомых, далёких досках. И даже Чёрная Королева, оставив на время дела, прислушивалась к этим байкам.

К сожалению, вскоре офицер сгинул без вести — возможно, отправился дальше путешествовать меж мирами, а на его место прибыл пластмассовый слон, ужасно уродливый, и при этом хвастающийся, что таких, как он, миллионы — он де, сам лично видела целый ряд досок, уходящий в бесконечность, заполненный одинаковыми фигурами…

То, что он говорил, стеклянными, эксклюзивными шахматами было возмутительно с превеликим возмущением: как, поставить на поток клонирование столь совершенного создания природы! Так оскорбить венец вселенной!

— Это попирает человеческое достоинство! — безапелляционно решили Учёные Пешки.

Такое надругательство вынести было решительно невозможно, и однажды ночью наглую пластмассину спихнули вниз, туда, откуда ещё никто не возвращался.

На следующий день на месте слона появилась стеклянная стопка, из чего академики заключили, что природа не терпит пустоты.

О женщинах

«Сколько держав даже не подозревают о моем существовании!» — мог бы воскликнуть Король Бубен. Ранее он думал, что на свете существуют всего четыре клана, то теперь он убеждался, что мир гораздо шире, чем казался изначально.

Но из всего мира его более всего интересовало одно сущесто. Ночь придает блеск звездам и женщинам, и Бубновый Король часами наблюдал, как переливаясь в стеклянной форме, дрожит и бликует поверхность коньяка под светом звезд в теле прекраснейшей из женщин.

Однако счастье было так недолго, и точно так же, как рука величественного рока подняла Короля Бубен до неизмеримых духовных высот, точно так же и она же его и низринула — Васюкович-младший, выдрав вложенное в главу Короля жало кнопки, вернул его в расшвырянную по столу колоду, в мир обычных смертных.

И всё было бы просто, кабы ни одно но: полностью вернуться в реальный мир Королю не удалось, и хотя он более не видел далёкую возлюбленную, он, тем не менее, вспоминал её необычные, совершенные формы. На него косились подозрительно, пытали убедить, что, как и свойственно поэту, он выдумал свою лирическую героиню да и влюбился в Прекрасную Незнакомку… Романтик-с! В конце концов, на него все плюнули.

В колоде не без сумасшедшего.

Правда, дамы — от Червы до Трефы никак не могли понять, почему Король перестал на них смотреть. Это в корне противоречило их представлениям о справедливости.

А он не из врождённой вежливости и такта не мог им объяснить, что женщины, на его взгляд, в принципе устроены одинаково — отличаются лишь детали — трефовая на них проба или пиковая… Чёрная же Королева была единственной в своем роде. Но тут, как водится, зрение влюбленного порядочно его подвело, поскольку от своей белой тёзки Королева отличалась разве что составом души. Однако не будем так строги к поэту!

Отчаянно шептал он: «И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы». Но никто не понимал страданий юного Бубена.

Далеко-далеко, за краем света, примерно о том же и в тех же выражениях думал Белая Ладья, переживая всеми фибрами своей простой сорокоградусной души, ибо все мужчины одинаковы перед женщиной, которой они восхищаются.