Дискуссия о взаимопонимании плавно перетекала в бедлам.
— А ещё у них офицеры хамло! — заорала Дама Червей. — На балу все ноги оттоптали!
Кто-то из молодых вальтов предложил стреляться.
— Себе в лоб! — рекомендовал толстокожий слон.
— Быдло! — завопил пьяный Туз, метивший в секунданты. — Порву!
— Не надорвись, Тузик, — обмахнулась веером Белая Королева.
— И это вы называете землёй обетованной? — кривилась мелкопузая Семёрка Треф.
— На шестьдесят четыре клетки слишком много идиотов… — цедил джокер.
— Тридцать два и тридцать два — пара джокеров точно лишняя, — прямолинейно парировал ЧеЛ.
— А ещё у них одна баба на полдоски… — шептались благородные дамы, что обыкновенно лежали то на вальтах, то под королями. — Извращенцы… Какая аморальность…
— Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказать, — с непривычной для её положения толерантностью пыталась утихомирить всё это благородное собрание ЧеКа.
— Вот и отдашь, — процедил кто-то из Пик.
Поскольку терпимость — малоприятное подозрение, что другие в конце концов могут быть правы, после первых переходов на личности пути назад не было — Рубикон таких вольностей с собой не позволяет.
За экватором, среди белых, началось брожение. Чёрных обвиняли в потакании нацменам, продажной политике и имперских амбициях. Однако, что интересно, сами чёрные в большинстве своем сочувственно отнеслись к идее вытолкать в шею головоногих.
— Мир — прекрасное место. За него стоит бороться! — доказывали общественные мыслители, призывая к крестовому походу.
БеЛ сочинял патриотические песни, призывая к реконкисте. ЧеКа в роли Химены его устраивала.
Водка губит народ, и он резонно полагал, что этим народом должны стать головоногие. А те ренегаты, кто их защищает… он намеревался с бою взять эту ренегатку.
В лагере головоногих, на удивление, возникли разногласия.
Дама Червей доказывала: «Их надо уничтожить за то, что проповедуют извращённые половые ценности».
Дама Пик говорила: «Их надо уничтожить за то, что их политика агрессивна».
Дама Треф убеждала: «Их надо уничтожить за то, что из-за них у нас постоянно выпадают казенные дома и хлопоты с миграционными картами».
Дама Бубен возмущалась: «Их надо уничтожить за то, что они не хотят давать нам свои клетки, доходы и всякие ценные подарки за то, что мы есть».
И хотя они говорили об одном и том же, но разными словами, остальные карты некоторое время находились в некотором смятении — под каким из лозунгов гнать в резервации туземцев, ибо было бы легче примирить всю шахматную доску, чем нескольких женщин из одной колоды.
Стройная карточно-шахматная кампания определенно зависла в выборе между тактическим и стратегическим партнером: очень хотелось воевать и против проклятых чужеземцев, но в то же время очень хотелось надавать по хлебалу собственному соседу.
Как водится в каждой мировой войне, определить, где твой союзник, а где проходит ось глобального зла, стало затруднительно.
Джокеры вообще нейтрально притаились, поглядывая, на чьей стороне будет перевес.
Единственной проблемой была совершеннейшая неясность, как друг друга уничтожать. Хотя они и находились на одной доске, но жили по разным физическим законам. И пока они решали этот вопрос…
Впрочем, вы и сами понимаете, как оно всегда бывает. Партизанишь-партизанишь, а впоследствии скажут: вся фатальность войны миров заключается в том, что вторжение захлебнулось не от высокого боевого духа, которым до краев были наполнены фигуры патриотов, а подавилось банальным микробом.
Микробы облы, стозевны, а также мелки зело, но, подобно капле никотина, оказывают великое влияние на макрокосм со своего микроуровня — что, впрочем, должно стать предметом изучения академических пешек, а не горних духом обитателей Парнаса, число которых преумножает всяк, кому не лень.
Мы же, собравшись с мыслями, вспомним разве что сентенцию, гласящую, что от великого до смешного — один шах, равно и наоборот: тень проклятого микроба, а может быть, вируса, пала на Васюковича-старшего, и у него начался грипп, и заболела голова. Однако же, привыкнув лечить тело и душу испытанным дедовским способом, гроссмейтер не стал глотать пилюли, а потянулся в холодильник за запотевшей бутылкой «беленькой». Но, поскольку он не имел недостойной привычки нализываться в одиночестве, то позвонил Кондратию Палычу и пригласил на рюмку «сицилианки».
Расставляя фигуры и наполняя их тела животворящим духом, Васюкович смахнули на пол лёгшие карты, и так совпало, что исчезновение с шахматной доски понаехавших вторженцев ознаменовалось резким всплеском духовности, напрямую подтверждая взаимосвязь консервативной миграционной политики и душевного здоровья нации.