У меня был минимальный перевес в матче. Приближалась последняя, 12-я партия матча. К этой партии Полугаевский подготовил сногсшибательную новинку. Споры о ее практической силе продолжались и 25 лет после окончания этой партии. Мне не удалось уравнять шансы. Белые уже были близки к выигрышу. И тут Полугаевский снял пиджак! В Советском Союзе была в то время популярна песня, сочиненная Высоцким — песня о Фишере. О том, как за шахматной доской с Фишером оказался боксер, как, угрожая американцу физической расправой, «даже снял для верности пиджак!» — он заставил Фишера согласиться на ничью. Так я и понял жест Полугаевского — как знак его явного превосходства. Партию я не спас. Счет сравнялся. Закончилось основное время матча. Мы стали играть дальше по две партии — до первой победы.
Одновременно с этим матчем в Европе игрался матч Хюбнера с Портишем. Их партии публиковались в аргентинской прессе. По привычке просматривая аргентинские газеты, я обнаружил интереснейшую новинку, примененную Портишем. Хюбнеру, игравшему белыми, с трудом удалось свести партию вничью. Тут же, в 14-й партии я эту новинку применил. Оказалось, что советский гражданин Полугаевский не имел привычки просматривать аргентинские газеты. Он не сумел уравнять белыми игры. За полчаса до конца партии я снял пиджак. Публика неистовствовала — она по достоинству оценила мой жест. Я выиграл партию, а с ней и матч.
В финальном матче претендентов мне предстояло играть с Робертом Хюбнером. Вообще, у нас были неплохие отношения. В 1978 году, накануне Багио, он приезжал ко мне помочь в подготовке к матчу. А когда-то, в 1973-м, мы играли тренировочный матч. Шахматист крепкий, солидный, он, однако, иногда распускает свои нервы. Известно было, например, что в 1971 году он покинул Севилью, не доиграв матч с Петросяном. А в 1983 году он сыграл вничью матч со Смысловым, но отказался присутствовать при процедуре в казино — кто окажется счастливее на зеленом поле и таким образом будет признан победителем в матче. Вероятно, в той ситуации я поступил бы точно так же…
Наши отношения, повторяю, были нормальными. Но из-за спины Хюбнера выглядывало лицо его спонсора и руководителя его группы Вильфрида Хильгерта, человека, с которым я поссорился накануне матча в Багио. Я работал у него в 1977 году, жил по соседству в Кельн-Порце, но разошлись мы как-то не по-хорошему, с обидой друг на друга. И одной из причин, похоже, было слабое знание мною немецкого языка. Ясно, что присутствие Хильгерта накаляло довольно мирную с первого взгляда обстановку матча…
С самого начала поединка некоторый перевес был на стороне Хюбнера. Он выиграл первую партию и большую часть матча вел в счете. Мне игралось нелегко — инициативу Хюбнера в игре белыми было трудно нейтрализовать. Но случилось, что в одной, отложенной с его преимуществом партии Хюбнер, упорно разыскивая путь к выигрышу, допустил грубейшую ошибку и вынужден был сдаться. А в другой партии, отложенной в довольно сложном положении, перевес был на моей стороне. Но она так и осталась неокончена, эта партия. Неожиданно, при равном счете в матче, Хюбнер покинул Меран. Причины его бегства, кроме вышеупомянутого грубейшего зевка, мне остались неизвестны. А Хюбнеру вряд ли когда-нибудь захочется копаться в негативных воспоминаниях…