Мы с Богатырчуком несколько лет вели дружескую переписку…
Очередное первенство СССР являлось отборочным к первенству мира. Но мне было не до отбора. Я провалился в турнире, выиграл всего одну партию и занял предпоследнее место. Я ломал голову — что случилось? Я очень переживал. В доброжелательном тоне высказался обо мне в критической статье о турнире Бронштейн: «Ленинградцы должны помочь Корчному преодолеть переживаемый им кризис. Уже в 21-м чемпионате у него были симптомы недооценки партнеров, желания выиграть любым способом любую позицию без достаточных объективных предпосылок. Теперь, при более сильном составе, он после нескольких неудач потерял веру в себя, но для этого у него нет никаких оснований». А я понял — для успеха нужна хорошая шахматная подготовка, нужно быть в форме физически, нужно хорошее настроение, фонтан энергии и безмерное желание победить!
До чемпионата Ленинграда оставалось три месяца. Я отправился отдыхать в санаторий на берегу Черного моря. Впервые в жизни ради улучшения качества игры я бросил курить, всерьез углубился в изучение теории. И в чемпионате города я установил один из своих первых рекордов. Я набрал 17 из 19-ти, на три очка опередил занявшего второе место Толуша и еще на два очка — третьего призера Фурмана. Меня зачислили в состав сборной СССР, выступавшей в первенстве мира среди студентов. Руководителем делегации у нас был Котов. По-видимому, это он договорился, что после турнира, который проходил в Швеции, мы отправимся с выступлениями по стране, а потом заедем еще и в Норвегию. И мы отправились втроем: Котов, Таль и я. На следующий год Таль стал чемпионом СССР, а в 1960-м — чемпионом мира. Мы давали сеансы одновременной игры. Помню, Котов получил за сеанс 150 шведских крон, я — 100 и Таль— 50. В это время 5 крон равнялись одному доллару. Будущий чемпион мира Таль дал сеанс одновременной игры за 10 долларов!
В конце года меня послали на турнир в Гастингс. Это сравнительно короткое соревнование я провел очень уверенно — ни в одной партии не стоял хуже. Набрав 7 из 9-ти, я разделил первое место с Фридриком Олафссоном. Запомнились мне призы: 1-й приз — 60 фунтов, второй — 40, третий — 20. Сейчас, полвека спустя, эти цифры звучат смехотворно.
По возвращении в Ленинград я сразу включился в новый чемпионат СССР. Сыграл удачно, только на пол-очка отстал от трио победителей — Авербаха, Тайманова и Спасского. Интересными были мои взаимоотношения за доской со Спасским. Видимо, в 50-е годы он был сильнее меня, и в середине турнира мне было с ним трудно играть. А в конце соревнования он выдыхался, и тогда я расправлялся с ним. Так, в частности, я выиграл у него важную партию в предпоследнем туре этого чемпионата. За совокупность успехов я получил в том году звание гроссмейстера СССР. Мне выдали значок № 17. То есть я оказался семнадцатым гроссмейстером со дня основания советского государства!
С 1956 года появился новый вид соревнований для советских гроссмейстеров — товарищеские матчи с шахматистами Югославии. Неглупая задумка. В конце 40-х годов Сталин, который задумал покорить всю Европу, осерчал на то, что Югославия не падает перед ним ниц, и в громких выражениях развязал холодную войну с правителем этой страны Иосипом Броз Тито. Когда Сталин умер, следовало наладить добрые отношения со страной, всегда склонной быть другом Москвы, России. Залечить обиды, вернуть доброе расположение друг к другу — этим теперь должны были заняться шахматисты. В этих шахматных десантах я участвовал с самого первого раза, с 1956 года. Вспоминается первый матч, в Белграде. Колоссальный интерес, зал забит публикой до отказа. Не бог весть какая богатая страна — Югославия, а хорошие отели, чистота, еда лучше московской, шахматисты одеты лучше советских ассов. Ну, конечно, мы — азиаты, а они — европейцы. Мы — в блоке коммунистических стран, а они — «присоединившиеся». Даром, что у них у власти коммунист, зато — мудрый человек! Но, как часто бывает, его мудрость особо оценили после его смерти, когда ведомое им государство распалось на враждующие друг с другом лагеря.