Еще кое-чем запомнился мне турнир. Вообще, в то время неотъемлемой частью партии был ее анализ по окончании — ради удовольствия, пользы обоих играющих. Иногда, когда партнеры были в хороших отношениях, анализ сопровождался «звоном» — в юмористическом тоне один партнер подтрунивал над другим. В турнире, кроме меня, участвовали еще два ленинградца — М. Ланин и М. Меерович. Я обыграл их обоих черными. И вот во время анализа после партии с Мееровичем он мне говорит: «Что же ты звонишь? Ведь меня заставили тебе проиграть!» Для меня это был шок. Понятно, работа тренеров, спортивных организаций в целом оценивается по успехам их питомцев. Кто проявил инициативу: Зак, какой-нибудь другой тренер или работники спорткомитета Ленинграда, осталось невыясненным. Но факт налицо: вот так ковалась моя победа. И, заглядывая поглубже — вот так воспитывалось в молодых шахматистах профессиональное отношение к игре, к спорту: все продается и покупается!
Ну что ж, за успех в чемпионате я получил ценный, действительно ценный подарок: в театральном ателье мне по мерке был сшит отличный костюм! Видимо, не обошлось без подсказки Зака…
Свой успех, почти без посторонней помощи, мне удалось повторить через год на чемпионате СССР среди юношей, проходившем в Таллинне. На этот раз я разделил первое место с Неем.
Шахматы… Довольно странное занятие для взрослого человека, особенно если он занимается шахматами профессионально, непрерывно. Этот человек находится в ирреальном мире. Вместо того чтобы смотреть на мир и познавать его, он видит лишь доску из 64-х клеток и фигурки. Они, эти фигурки, живут своей собственной жизнью, но она резко отличается от того, что происходит вокруг. Я не был воспитан в духе подлинного советского воспитания. Виноваты были мои родители и… шахматы. В возрасте 16-ти лет, в 1947 году я позволил себе первое, по сути, политическое выступление. На уроке истории СССР я заявил, что в 1939 году Советский Союз вонзил нож в спину Польше! Учительница истории несколько дней пребывала в страхе животном. Я был ее любимым учеником, — доносить на меня она не хотела. В классе она была одним из любимых преподавателей. Но мог же среди 26-ти учеников найтись Павлик Морозов! Помните эту коммунистическую притчу: мальчик донес на своего отца, что тот — кулак, и тогда Павлика Морозова убили озверевшие односельчане. Притча не повествует, что сделали озверевшие большевики с отцом Павлика. Ладно, поскольку я пишу эти строки, нетрудно заключить — подонка не нашлось…
Еще один пример полного отстранения от окружающей жизни. Я был воспитан в семье, свободной от всяких националистических предпочтений и предрассудков. До самых зрелых лет — не без влияния шахмат — я плохо представлял себе разницу в образе жизни, в правах и обязанностях тех или иных народов, населяющих Советский Союз. То есть, разница эта существовала, существовало и отражение этого факта в умах миллионов и миллионов людей, но вот моего ума это мало касалось. А в жизни происходило вот как.
В 16 лет я должен был получить свой первый паспорт. Я отправился к управдому. В паспорте в пятой графе следовало проставить национальность. Я рассудил, что благодаря своей матери-еврейке я точно на 50 % еврей; другие проценты, с отцовской стороны, были менее убедительны. Поэтому я попросил управдома записать меня евреем. Когда я пришел домой, моя мачеха-еврейка устроила мне скандал, накричала, что я круглый дурак, побежала к управдому и уговорила того записать меня в паспорте русским.
История повторилась лет через 20. Пришло время моему сыну поступать в школу. Я отправился к директору школы.
Мы с директором стали заполнять анкету на моего сына. И здесь была графа «национальность». Я рассудил, что благодаря своей матери-армянке мой сын на 50 % точно армянин; другие проценты, с отцовской стороны, были менее убедительны. Поэтому я попросил директора школы записать моего сына армянином. Когда я пришел домой, моя жена-армянка устроила мне скандал, накричала на меня, что я круглый дурак, побежала к директору школы и уговорила того записать моего сына русским…
В 1948 году я кое-как закончил обучение в школе. Теперь, согласно тогдашним понятиям в СССР, следовало продолжить учебу в высшей школе. На этом очень настаивала мачеха. «Городской мальчик должен окончить институт». Почему «должен», было неясно. Видимо, чтобы лучше жить, лучше зарабатывать в дальнейшем. Это подавалось как аксиома. Хотя, если презреть законы математики и поискать доказательств в окружающей жизни — их не было. Роза Абрамовна победила. Мне предстояло выбрать себе учебное заведение.