–Вот и пришли, – счастливо поспешил сообщить Трубецкой.
Он снял перчатку, и тут же незакрытая кожа на его руке засветилась – я зажмурился.
–Это серебро в крови так светится, когда попадает под прямые солнечные лучи, – любезно и не без ухмылки пояснил мой друг и дотронулся до железной ручки, дверь открылась автоматически.
–Поэтому вы все здесь в перчатках и плащах? – я переступил порог кабинета, снял капюшон с головы и остановился в двух шагах от стены около резной напольной лампы.
–Верно! Проходи, присаживайся, – он указал на широкий серый диван, расположившийся между рабочим столом с кипой бумаг Петра Алексеевича и журнальным невысоким столиком.
Кабинет Трубецкого был обставлен в точности так, как положено любому уважающему себя кабинету в девятнадцатом веке на английский манер, очень скромно. Стояла аскетическая дубовая мебель с простой обивкой, настольные часы, секретер, огромный массивный шкаф с бесчисленным множеством книг. На столике около кресла была разложена партия шахмат, надо сказать, что шахматная доска всегда находилась там, и каждый день Петр Алексеевич хотел обыграть самого себя.
Пристально осмотрев кабинет, я обратил свой взгляд на хозяина помещения и уверен, что, говоря словами классика, взор мой являл живую муку. Я мучился от переизбытка вопросов, внезапной головной и желудочной боли, подозревал связь между этими симптомами, но осознание происходящего никак не могло прийти ко мне. И вот я стоял, немой и трепещущий, боясь начать спрашивать, но желая получить хоть небольшую порцию ответов. Петр Алексеевич, хитро прищурившись, наблюдал за мной, потягивая трубку и мерно постукивая пальцами по крышке стола. В этот момент он показался мне еще более могущественной персоной, чем я представлял себе раньше. Внезапно знакомство с ним показалось мне настолько большой заслугой, что мое представление о самом себе начало меняться. Я постарался сосредоточиться и поразить своего друга сдержанностью- в течение некоторого времени просто держал его под мучительным испытующим взглядом. К счастью, Петр Алексеевич сжалился и с охотой, заметной по угловому положению его губ, собирался уже начать говорить, как раздался стук, и дверь кабинета приоткрылась. В открывшийся проем просунулся нос, с висящими на нем очками в черной оправе.
– Петр Алексеевич, можно? – не переступая порог, пропищал обладатель носа, – Я по поводу дела о правах на Землю.
– Да, Павел, проходи, – скомандовал Трубецкой, подвигая к себе черную худую папку.
По приглашению в кабинете возникла фигура мужчины, возраста около двадцати семи лет. Под плащом был виден классический деловой костюм черного цвета, белоснежная рубашка и галстук. Все это выглядело очень дорого, впрочем, как и сам Павел – ухоженное, идеально чистое лицо, гладко причесанные волосы, расправленные широкие плечи, прямая осанка. Как я узнал в последствии, он уже пять лет был первым помощником Петра Алексеевича с далеко идущими претензиями на более высокое положение, и хотя его родителей никто не видел, говорили, что они имели большое влияние.
– Ну-с, – продолжил Трубецкой свой разговор с Павлом, – что там с нашими гостями?
– Заседание почти закончилось, – отвечал помощник, – гости кажутся довольными, но комитет огорчен вашим отсутствием, – голос его был не в меру громок, в речи чувствовались сдержанность и уважение не только к собеседнику, но, в большей степени, к самому себе, – Я заверил их, что ваше нахождение там не повлияло бы ни на один параграф договора. Тем более, вы и создали этот договор.
– Молодец, Павел, – слова эти мой друг сопроводил одобрительным кивком головы, – Так договор подписан, как я и говорил?
– Да, вы точно все предвидели.
Разговор был закончен, но Павел стоял в кабинете и чего-то ждал…
– Что-то еще? – спросил Трубецкой.
– Комитет требует вашей личной подписи на договоре, а также оригинал договора до сих пор находится в Репозиторе.
– Не беспокойся, Павел. Я спущусь за договором и буду в переговорной через несколько минут.
Мы вышли из кабинета, повернули по коридору направо, прошли около ста метров по прямой и остановились перед ничем. Без всяких прикрас я сообщаю, что коридор в этом месте заканчивался, точнее, обрывался, и дальше следовало свободное падение в открытое небо. Петр Алексеевич открыл дверцу в стене по правой стороне коридора, в плоском шкафчике висели длинные трубки, подсоединяющиеся к одному бутыльку. Все это устройство своим декором и конструкцией очень напоминало кальян, представьте себе мое удивление, когда мой друг взял одну из этих трубок и подул в нее. В бутыльке образовались какие-то пузырьки белого цвета, которые через секунду окрасились в синий, и на месте того самого ничего начала строится воздушная или, лучше сказать, дымовая лестница глубоко вниз, но куда именно она уходила, не представлялось возможным разглядеть – все закрывали облака.