Партия развивалась медленно, без явных преимуществ с той или другой стороны, но от хода к ходу нарастало ощущение, что давят, все сильнее давят черные.
Вот тебе и Сан-Палыч! Видать, таил, придерживал до поры, до такой вот решающей схватки неизвестный нам «резерв главного командования».
Постепенно на доске сложилось положение, когда черным уже можно было переходить в решительную атаку, основные силы сосредоточились в зоне чужого короля. Правда, один из коней все еще оставался на дальних подступах, надо бы подтянуть на всякий случай и его, но на это требовалось три хода. Будь я на месте доктора, плюнул бы на того коня и, не теряя времени, ринулся в атаку.
Старик будто прочитал мои мысли, рука посунулась к ферзю.
— Смелый приступ — половина победы, — раздул усы. — Будет так будет, а не будет, так что-нибудь да будет!
Только до ферзя не дотянулся, точно остановила на полпути неведомая сила.
Случайно мой взгляд упал на Валерку: худенькие мальчишечьи пальцы по-странному пританцовывали, лихорадочно бегали по плечу старика. И сразу успокоились, стоило тому убрать руку в карман халата.
Александр Павлович задумался, потом медленно потянулся к отставшему от основных сил коню. Я следил за Валеркиными пальцами — они с силой вдавились в плечо доктора, словно поощряли: давай, действуй, ты на верном пути!
Александр Павлович шагнул конем. Игорь в ответ подтянул с фланга ладью. Конь сделал еще бросок, и мальчишечьи пальцы, поощряя, вновь впились в плечо старика.
Наконец тот в третий раз поднял эту же фигуру и, не задумываясь, понес к свободному полю рядом со своим ферзем. И не донес: мгновенно на плече у него начался лихорадочный танец Валеркиных пальцев.
Кроме поля, на которое доктор было нацелился, оставалось поблизости свободным еще одно, да только позиция там простреливалась слоном противника. А может, тайный консультант имел в виду пожертвовать коня? Но цель?
Доктор покружил, покружил над доской, вернулся на старое место, замурлыкал:
И вместе с песенкой пришло, как видно, озарение:
— Не дорог конь — дорог заяц! — проговорил весело и шагнул на битое поле.
Мальчишечьи пальцы тотчас поощрительно вдавились в плечо.
Белые приняли жертву.
А через три хода стало ясно, что доктор получил возможность слопать за здорово живешь ладью противника и начать решающую осаду короля.
Игорь, видно, тоже это осознал: на крыльях тонкого носа заблестела испарина. И, чего раньше не случалось, вдруг запел, машинально подхватывая знакомую песенку:
Не случалось раньше и такого, чтобы на обдумывание очередного хода наш первый призер потратил без малого пятнадцать минут. Но положение белых оказалось безнадежным.
— Похоже, быть вам сегодня полковником, Сан-Палыч!
Игорь улыбался, а в голосе звучала обида. Поражение захватило врасплох, слишком безоглядно верил он в свою звезду. Правда, впереди оставались еще две партии, но…
Нет, а какой стороной повернулся к свету старик!
И все же я удержался — не сказал про обман. Решил так: перед началом второго тура отзову под каким-нибудь предлогом Валерку, и его подопечный, оставшись без подсказки, сам себя разоблачит.
Встречу назначили на следующий день, однако доктор не появился. Вместо него пришла мама-Лида.
Она была необычно бледна, под припухшими глазами оттиснулась бессонная ночь.
— Я к вам, Игорь…
Тот вскинулся на подушках: никогда прежде сестра не называла кого-либо из нас по имени или фамилии — обращалась подчеркнуто официально: «Больной, не закрывайте рот…», «Больной, возьмите салфетку…»
— Я к вам: доктор просил передать это…
На серое одеяло опустился голубой фланелевый «патронташ».
Поверх легло сложенное солдатским треугольничком письмо.
Она повернулась уйти.
— Постойте, сестра, — Игорь сел в постели, положил руки на «патронташ», — зачем Александр Павлович…
— Сердце, — выдохнула мама-Лида, не дав договорить, — сердце…
Набрякшие веки дрогнули.
Закрыв лицо руками, она выбежала из палаты.
…Мы были не в состоянии поехать на кладбище, попросили маму-Лиду заказать от нашего имени венок. Текст для траурной ленты составили такой:
«Дорогому Сан-Палычу — Человеку, Шахматисту, Охотнику».
— Надо изменить, — сказала мама-Лида, возвращая листок, — доктор не был охотником. Никогда. Придумывал все… В книжках выискивал…