] (не понятое А. Гарибом и М. Минови по своим рукописям) следует понимать [
], как имя автора — Амани.
На наш взгляд, все эти интересные соображения не имеют безусловной доказательной силы, и вопрос об авторстве Фирдоуси оставляют открытым.
Совершенно очевидно, что в рукописях и литографированных текстах поэмы имеются существенные расхождения. До окончательного текстологического обследования варианты той или иной рукописи с равным основанием могут считаться интерполяциями, и сейчас трудно разобраться в том, что принадлежит автору, а что переписчику текста.
Указание на то, что язык «Юсуфа и Золейхи» отличается от языка «Шахнаме», ничего не доказывает. И в «Шахнаме» язык «Искендер-наме» отличается от языка мифологической части, и естественно, что религиозно-романтическую поэму, связанную с Кораном, Фирдоуси и не мог писать таким же языком, как эпическое сказание о Ростеме и Феридуне. Так что ссылки на разницу в языке до полного обследования и решения вопроса о языке «Шахнаме» вообще неубедительны (а тем более в сопоставлении с необследованным языком «Юсуфа и Золейхи»),
Наконец, об остроумном чтении имени «Амани» Саидом Нафиси. По-видимому, это — имя, но оно может принадлежать и переписчику, и интерпретатору и т. п. Возможно, это интерполяция. Нам представляется, что если это имя автора, то оно не могло бы быть забыто. Здесь мы подошли к наиболее важному моменту: оценке достоинств поэмы.
По обобщающему суждению Саида Нафиси, в основном совпадающему и с отзывами западноевропейских ученых, поэтические достоинства поэмы невелики, а потому и она, и автор ее «справедливо забыты». В данном случае мы скорее склонны присоединиться к мнению советских исследователей Е. Э. Бертельса и К. И. Чайкина. Е. Э. Бертельс отмечает поэтические достоинства поэмы «даже рядом с таким блестящим созданием, как «Шахнаме» («А. Фирдоуси», стр. 63), и говорит, что «внимательное изучение «Иосифа и Зулейхи» заставляет решительно отклонить утверждения о неудачности этой поэмы» (сборник «Фердовси», стр. 117). К. И. Чайкин (сборник «Восток», стр. 87) считает, что «пренебрежительная оценка, часто даваемая ей европейскими ориенталистами, несправедлива. Поэма написана с большой простотой... и большой силой в драматических эпизодах». Кульминационпый момент поэмы («сцена обольщения») свидетельствует о большом мастерстве в сочетании с известной простотой изложения. Одним словом, поэма «Юсуф и Золейха» могла быть написана Фирдоуси и, будучи написанной им (вспомним возможные обстоятельства написания поэмы до обращения в Газну), никоим образом не снизила бы нашего представления о силе и мастерстве автора «Шахнаме».
Так что, если бы некий Амани, оставшийся безвестным, и написал поэму об «Иосифе и Золейхе», то вряд ли бы он мог не упоминаться в преданиях и в классической литературе, в то время как тазкире порой сообщают нам имена авторов нескольких удачных бейтов.
В XV в. Джами, «последний классик Ирана», создал блестящую и весьма популярную поэму «Юсуф и Золейха», не упоминая о своем предшественнике, будь то Фирдоусй или Амани. Это была книга, использовавшая тот же библейско-коранический сюжет, но написанная на иную тему. У Джами — философски-суфийская тема всепобеждающей любви, рожденной отблеском извечной красоты. У Фирдоуси (?) основная тема — внутренний рост чистого юноши Иосифа. И раскрыта она, на наш взгляд, с поэтической силой в мастерством.
Можно еще отметить, что успех и популярность обработки Джами не исключили более позднего обращения к поэме Фирдоуси как к источнику подражания. Так, интересная и в наши дни, популярная одноименная поэма Назима Хератского (XV в.) отталкивается в своем «подражании-соперничестве» от поэмы, по-видимому, написанной Фирдоуси.
Кроме поэмы «Юсуф и Золейха», автору «Шахнаме» приписываются еще отдельные лирические фрагменты и даже целые стихотворения — «касыды». Речь идет не об отдельных стихах из «Шахнаме» (или якобы из «Шахнаме»)[441] и не о фрагментах какого-либо иного эпического месневи, а о лирических по форме (монорифмических) строках и цельных стихотворениях. Разумеется, Фирдоуси мог и должен был вообще писать подобные, не связанные с «Шахнаме», стихи. Так что нельзя a priori отрицать его авторство на том основапии, что Фирдоуси не был автором «Дивана». Последнее бесспорно: мы уже говорили, что Фирдоуси не выступал как профессиональный поэт и своего «Дивана» не имел. Никто ему этого и не приписывает, но источники и ранние и поздние дают лирические отрывки с именем Фирдоуси. Еще в конце прошлого века неутомимый библиограф, знаток и исследователь рукописей Г. Эте выбрал из различных рукописных источников (антологии, биословари, тазкире и т. п.) пятнадцать таких стихотворений и опубликовал в 1872 и 1873 гг. в Мюнхене под заголовком «Firdawsi als Lyriker». Если к ним прибавить еще несколько фрагментов, опубликованных в персидском журнале «Эрмеган» в 20—30-е годы и извлеченных из старых рукописных сборников Бехаром, Вехидом Дестгерди и другими, то в нашем распоряжении будет около двух десятков лирических фрагментов, приписываемых Фирдоуси.
Среди, этих фрагментов и цельных стихотворений (четверостиший и даже касыд) часть явно и по языку, и по содержанию, и по стилю не могла быть написана автором «Шахнаме», часть производит впечатление поздних отзвуков анонимных стихотворцев на легенду о Фирдоуси и на «мотивы» «Шахнаме». И только единичные фрагменты могут с известной долей вероятия быть признаны принадлежащими Фирдоуси. Так, трудно отрицать принадлежность Фирдоуси следующего, основанного на указании нескольких источников (иногда дополняющих друг друга) лирического стихотворения, написанного, как и «Шахнаме», размером «мутакариб» и опубликованного еще в 1774 г. с именем Фирдоуси[442]:
Один из старейших наших источников — тазкире XIII в. «Лобаб-аль-Альбаб» М. 'Ауфи — приводит известный отрывок (тоже метром мутакариб, но полным) как принадлежащий Фирдоуси:
Кое-что из приписанного Фирдоуси равно могло еще действительно принадлежать, как и не принадлежать, например, фрагмент, опубликованный Вехидом Дестгерди (по своей рукописи сборпика «Маджма‘-аль-бахрейн»)[444]:
Указывалось, между прочим, что язык лирики Фирдоуси — иной, с большим количеством арабизмов, что в «Шахнаме». Но подлинные лирические фрагменты Фирдоуси и должны были бы отличаться от языка поэмы.
Основное же состоит в том, что мы не можем судить о лирике Фирдоуси на основании упоминавшихся фрагментов. Их слишком мало, и тем более ничтожен процент возможно принадлежащих Фирдоуси. Да это и лишнее в решении вопроса о лиризме поэта.
«Шахнаме», как мы уже видели, насыщена до пределов лиризмом. Лирические отступления автора дают огромный материал для того, чтобы отвести Фирдоуси почетное место в ряду великих лириков таджикской и персидской классической литературы. Фирдоуси как лирик еще в монографическом плане не изучался, и это одна из почетных и интересных задач будущего.
441
Мы уже упоминали, что многие бейты эпического содержания, написанные метром мутакариб, обычно относят к «Шахнаме», что не всегда подтверждается, как и отнесение ряда четверостиший к наиболее прославленному мастеру этого жанра Омару Хайяму.
443
Тир — планета Меркурий; по унаследованным от Вавилона представлениям, непревзойденный в искусстве небесный мастер письма, изображаемый с атрибутом письма — калемом.