Шахнаме. Том 1

[Мехраб узнает о любви дочери]

Доволен, Мехраб воротился домой:
Безмерно с ним. ласков был Заль молодой.
И видит: бледна, неспокойна на вид,
Очей не смыкая, супруга лежит.
Владыка спросил: «Чем ты ввергнута в страх,
⁶⁴⁵⁰ И роз отчего не видать на щеках?»
Мехрабу на то отвечала она:
«Тоской и тревогой душа стеснена.
За все, что храним с незапамятных дней,
Страшусь — за ретивых арабских коней,
За роскошь садов и чертогов твоих,
За жизнь и довольство друзей дорогих,
За этих, властителю преданных, слуг,
За царский покой, за цветник наш и луг,
За статные плечи и солнечный лик
⁶⁴⁶⁰ Супруга, что славен, и мудр, и велик.
Быть может, погибнуть всему суждено,
Что блеска и мощи сегодня полно.
Все это придется врагу уступить,
На ветер свой труд многолетний пустить,
Над нами: же — склепа захлопнется дверь.
Мы древо, чей плод стал отравой теперь,
Растили упорным и долгим трудом;
Оно уж украшено было венцом,
До солнца вершиною вознесено...
⁶⁴⁷⁰ А смотришь, упало, во прахе оно.
Таков нашей жизни печальный конец.
Не знаю, где сыщем покой для сердец».
Мехраб отвечал ей: «Хоть новы слова,
Но старая суть в новой речи жива.
Таков уж чертога земного закон:
Блаженствует этот, а тот удручен,
Один народился, уходит другой;
Кто не был похищен всесильной судьбой?
Душой сокрушаясь, беде не помочь,
⁶⁴⁸⁰ С Творцом всемогущим нам спорить невмочь».
Синдохт отвечала: «Хоть притча проста,
Но суть в нее вложена мудрым — не та.
Ужели я скрыть от тебя бы могла
Приметы над нами нависшего зла?
Поведав о древе, источнике бед,
Пойми, о потомстве поведал мобед.
Я притчей с тобой говорила к тому,
Чтоб слову спокойней ты внял моему».
Тут голову низко склонил кипарис,
⁶⁴⁹⁰ И слезы на розы лица полились.
Сказала: «Небесный вращается круг
Не к нашему благу, о мудрый супруг!
Сын Сама расставил силки Рудабе,
Он втайне привлек ее взоры к себе,
Свел чистое девичье сердце с пути;
Не знаю, где средство от горя найти.
Моим увещаньям не внемлет она,
От муки сердечной грустна и бледна».
Могучий Мехраб, услыхав эту речь,
⁶⁵⁰⁰ Мгновенно вскочил и схватился за меч.
Стеснил ему сердце неистовый гнев.
Вскричал он, дрожа и лицом потемнев:
«Вот этим своим закаленным мечом
Кровь дочери дерзкой пролью я ручьем!»
Синдохт подбежала, скрывая испуг,
И стан обвила ему поясом рук.
Сказала: «Мне вымолвить слово вели,
Лишь миг мне, рабыне ничтожной, внемли,
А там делай все, что на ум твой придет,
⁶⁵¹⁰ Иди, куда сердце тебя поведет».
Но царь ее наземь поверг, разъярен,
В ответ заревев, словно бешеный слон:
«Как только на свет родила ты мне дочь,
Мне сразу срубить бы ей голову прочь!
Ее не убил я, как дед мой Зохак,
И что же? Теперь мне дитя мое — враг!
Того, кто с отцовского сбился пути,
Уж плотью от плоти отца не сочти.
Так молвил тигренок, исполненный сил,
⁶⁵²⁰ Когда свои когти для битв отточил:
«К сраженьям я рвусь, мне бойца естество
Отец передал, взяв у деда его.
Сын должен все свойства отца сохранять,
И силу, и доблесть его перенять.»
В опасности слава и жизнь моя — что ж
Убить непокорную мне не даешь?
Под этим предлогом владыка царей
Нагрянет к нам с Самом и ратью своей,
И дым от Кабула взлетит к облакам.
⁶⁵³⁰ Ни сева, ни жатвы не видеть уж нам».
«О славный! — Синдохт отвечала ему, —
Про это тебе толковать ни к чему.
От сердца гони опасенья и страх,
Сам-витязь уж знает об этих делах.
От сына услышал о них великан,
Затем и покинул он Кергесаран».
«Смотри, луноликая, — молвил Мехраб, —
Неправду ты мне говорить не должна б.
Возможно ли ветру, — как думаешь ты, —
⁶⁵⁴⁰ Земле покориться, слетев с высоты?
Когда б не страшился, что грянет беда,
В случившемся я бы не видел вреда.
Известно, что зятя такого, как Заль,
На свете огромном отыщешь едва ль.
Кто с Самом родства бы не принял тотчас
От стен Кандагара до града Ахваз?»[229]
Сказала Синдохт: «Именитый герой!
Ужели осмелюсь я лгать пред тобой?
Беда твоя, вспомни, — беда и моя.
⁶⁵⁵⁰ Твоею заботой печалюсь и я.
О мудрый, твои справедливы слова;
И я от тревоги, поверь, чуть жива.
Меня ведь недаром ты в горе застал,
С тоской и тревогой во взоре застал.
И все ж это дело ужасно не столь,
Чтоб сердце терзала нам лютая боль.
Почтен Феридуном йеменский был царь,
Дестан обновил совершенное встарь.
Ведь прах вместе с воздухом, пламя с водой
⁶⁵⁶⁰ Тьму в мире сменили красой молодой».
Дала ему Сама посланье: «Смотри,
Что пишет, и радостью дух озари.
Ведь если чужой тебе станет родным,
Завистникам худо придется твоим».
Царь слушал супруги разумную речь,
Но сердце от гнева не смог уберечь.
Сурово владыка промолвил жене:
«Зови Рудабе поскорее ко мне».
Синдохт задрожала: дочь милую лев
⁶⁵⁷⁰ Во прах не повергнул бы, рассвирепев.
Сказала она: «Дай мне клятву вперед,
Что дочь невредимой отсюда уйдет,
Что из-за тебя не лишится наш край
Пленительной розы, в чьей прелести — рай».
Заставила дать ей священный обет,
В душе его мрачной затеплила свет.
Над дочерью не заносить свой кинжал
Премудрой Синдохт властелин обещал,
Промолвив: «Смотри, за такие дела,
⁶⁵⁸⁰ Владыка царей нам не сделал бы зла».
Склонилась тут низко Синдохт пред царем,
К земле припадая прекрасным челом,
Как солнце сиявшим, под ночью кудрей;
Затем к Рудабе устремилась скорей:.
Ей весть принесла: «Лютый тигр усмирен,
На робкую серну не кинется он.
Теперь, украшения сбросив, иди,
С мольбою к отцовским ногам припади».
А дочь: «Украшений чураться к чему?
⁶⁵⁹⁰ И бедною мне притворяться к чему?
Сын Сама — желанный души моей друг;
Не скроешь того, что всем явно вокруг».
Явилась в алмазах пред око царя
«Сияющей, словно востока заря,
Свежей и прекраснее райской страны,
Светлей лучезарного солнца весны.
Увидев ее, изумленный отец
Шепнул про себя: «Всемогущий Творец!»
А вслух произнес: «Ты отца своего
⁶⁶⁰⁰ Позоришь. К лицу ль нам такое родство!
Не станет пери Ахриману четой[230].
Скорее утратишь венец золотой!
Исконный кахтанских пустынь змеелов[231]
Стань магом — убить его надо без слов».
Дочь слушает, что говорит государь;
В крови ее сердце, лицо, что янтарь.
Блеск взора укрыла ресниц чернота,
Молчанье сковало кораллы-уста.
В досаде и гневе отец Рудабе
⁶⁶¹⁰ Рычал, словно тигр исступленный. К себе
Ушла — улучила, злосчастная, миг;
Льет кровь из очей на шафрановый лик.
Решились молиться Йездану и ждать
Печальная дева и добрая мать.

229

Кандагар — город в центре современного Афганистана, на подступах к Индии; Ахваз — город на самом юго-западе современного Ирана, на реке Карун. Здесь как бы определяются границы Ирана в «Шахнаме», и вместе с тем уточняется условное представление об Индии.

230

Интересно отметить, что Мехраб (если он потомок Зохака, тесно связанного с Ахриманом) говорит странную, казалось бы, в его устах фразу о неуместности для пери (здесь в смысле просто чарующей красавицы) быть женой Ахримана.

231

Кахтан — легендарный родоначальник южных арабов йеменцев. В данном контексте кахтанская пустыня — вообще аравийская пустыня.