Помимо этих новелл (иногда миниатюр), включенных в основные героические сказы, в поэме встречаются и большие самостоятельные дастаны романтического содержания. Таких дастанов-повестей в «Шахнаме» меньше, чем героических. Но в общей композиции поэмы они столь же закономерны. Именно в этом сочетании элементов героических и романтических — композиционная и жанровая особенность поэмы Фирдоуси.
«Шахнаме», как не раз было отмечено, — один из первых, а по цельности и объему — самый ранний памятник феодальной литературы на родном для современных персов и таджиков классическом языке. В последующей классической литературе Востока романтический эпос будет представлен рядом произведений широкой известности и большого значения. Первая из дошедших до нас романтическая поэма «Вис и Рамин», а также фрагменты поэмы младшего современника Фирдоуси — Онсори «Вамек и Азра» свидетельствуют о глубокой сасанидской, а, возможно, еще и парфянской — аршакидской традиции и в этом направлении. Романтический эпос, обособленный от героического и дидактического, занял прочное место в литературах восточного Средневековья, и по отношению к XII в. мы можем говорить о кульминации жанра в творчестве великих поэтов Закавказья — Низами из Гянджи и Шота из Рустави.
Романтические дастаны Фирдоуси, обособленные, композиционно законченные, взятые сами по себе, вне рамок «Шахнаме», не являются, конечно, звеньями в общей истории романтического эпоса как особого жанра, но своим существованием утверждают эту традицию.
Эти дастаны Фирдоуси можно назвать своего рода романтическими повестями в сопоставлении с романтическими поэмами-романами Низами и других позднейших авторов. Условное, конечно, наименование подчеркивает сравнительную с поэмами Низами простоту, несложность содержания и сюжета романтических дастанов-повестей Фирдоуси. «Романы» Хосрова и Ширин, Тариэла и Нистандареджан, Юсуфа и Золейхи и даже Лейлы и Меджнуна сложнее, прихотливее и в целом глубже «повестей» Фирдоуси.
Неоднократно указывалось на статичность образов и характеров «Шахнаме» и на динамичность их у Низами и у так называемых «подражателей» Низами. Эти положения не следует, однако, механически, без оговорок, распространять на Фирдоуси и его «Шахнаме».
Если взять первый из дошедших до нас памятников романтического жанра на новоперсидском языке — поэму «Вис и Рамин» Ф. Горгани (середина XI в.), то увидим здесь сложность содержания и элементы динамического развития характеров (несомненно, в отношении образа Вис). Сюжетная основа «Вис и Рамин» восходит к сасанидскому, а вернее всего к парфянскому времени. Следовательно, и в прошлом могла быть и была сложность композиции (сюжета и внутренних коллизий). Разумеется, большей глубины, психологизма, динамичности образов и т. п. отрицать в творчестве величайших представителей более позднего времени не приходится. Так ведь и должно быть. Но дело, конечно, не в том, чтобы защитить или упрекнуть и вообще сравнивать в достоинстве великих представителей разных эпох, а в том, чтобы правильно понять и объективно установить определенные интересующие нас моменты в содержании «Шахнаме» и творчестве Фирдоуси.
Дело, конечно, не в особенностях поэтического мастерства Фирдоуси или в степени его таланта и даже не в том, что Фирдоуси жил на рубеже X—XI вв., а не в XII или в XV в. «Романтические повести» Фирдоуси — не самостоятельные произведения особого жанра, а органически входят в ткань всей поэмы — эпико-героической в своей основе и, естественно, подчиняются стилю целого.
Отсюда и их сравнительная простота и относительная несложность содержания, отсюда в основном и статичность характеров при большой глубине, тонкости и своеобразной реалистичности описаний. И это один из моментов, характеризующих творческий метод, стиль автора «Шахнаме» и, вместе с тем, особенности самой поэмы в ее жанровой специфике.
Действительно, если бы в романтических дастанах ситуации и характеры были углублены, усложнены, динамизированы, то это, несомненно, приблизило бы «повести» Фирдоуси к «романам» Низами, Руставели и других позднейших авторов. Но тогда эти «романы» нарушили бы композиционное и стилевое единство всей поэмы, не были бы органически связаны с эпико-героической основой «Шахнаме».
Многообразием дастанов не исчерпывается композиционная характеристика «Шахнаме». Помимо основного повествования, в ткань поэмы введены многочисленные так называемые лирические отступления автора. Они тоже композиционно сочетаются с основным повествованием и являются одной из характерных жанровых особенностей «Шахнаме».
Эти лирические отступления многообразны по содержанию и, взятые в целом, могут быть предметом особого пристального внимания: и сами по себе, и как нераздельная часть поэмы.
Все лирические фрагменты внешне не выделяются из общего ритма поэмы. Это не вставные газели, касыды (оды, элегии), четверостишия (робаи), а тот же месневийный поток общего повествования. Но они могут быть разделены на группы: во-первых, лирические отступления, связанные с посвящением поэмы; во-вторых, дидактические и философские фрагменты (их можно было бы объединить в одну группу); наконец, в-третьих, отступления личного характера.
Лирические фрагменты, связанные с посвящением поэмы султану Махмуду Газневидскому, даже в «Шахнаме» — первой книге иранского средневековья — уже традиционны. Официальные, совершенно обязательные панегирики рассеяны на всем протяжении поэмы. Такая повторяемость, конечно, была необходима, так как огромная поэма могла читаться и читалась не подряд, а отдельными эпизодами, сказами. В силу этого традиция требовала многократного напоминания о посвящении. Прежде всего, следует указать на основное посвящение — касыда в форме месневи, традиционно завершающее общее введение. В этом посвящении Фирдоуси показал свое блестящее профессиональное мастерство, но, отдавая необходимую дань традиции, полностью сохранил собственное достоинство не в пример многим и многим своим современникам и, особенно, позднейшим классическим панегиристам. Далеко не всем из них (речь идет, конечно, о крупных поэтах) удавалось, кланяясь, не пресмыкаться.
Во всей поэме, почти в каждом значительном эпизоде, рассеяны посвящения, иногда сочетающиеся с фрагментами философско-дидактическими или личными, иногда являющиеся самостоятельными вставками. Часто объем их очень невелик, всего один-два бейта;
(см. стихи 167—168)
Часть этих оформляющих фрагментов, подобно приведенному, безлична, т. е. могла бы быть обращена как комплимент к любому покровителю, другие являлись прямым обращением к Махмуду или прозрачным намеком на султана.
Дидактические и философские фрагменты «Шахнаме» трудно выделить в разные группы, но, по существу, они должны бы четко различаться как по содержанию, так и по формальным моментам.
Собственно дидактические фрагменты были традиционными в основном источнике и пехлевийских предисточниках Фирдоуси. Дидактика исключительно богато представлена в пехлевийско-сасанидской литературе. Здесь была масса произведений дидактических жанров, которые переводились или использовались арабоязычной литературой халифата VIII—IX вв. Кроме того, необходимо отметить, что вся пехлевийская литература, независимо от жанров, была насыщена дидактикой. Это имело прочную основу и в традиции книжной и народной мудрости, и в сопутствующих влияниях индийских («Панчатантра», «Калила и Димна» и др.) и греческих (Эзоп) басен и сказок. Дидактические вставки — концовки часто имелись уже в источниках и предисточниках Фирдоуси и просто были сохранены при версификации основного свода.
С основным эпико-героическим (порой романтическим) повествованием сочетаются моральные сентенции, иллюстрированные эпическим басенным, большею частью, примером. Таким образом, в героической поэме «Шахнаме» явственно проступают черты дидактического эпоса, столь богато представленного и в позднейшей классической, особенно в суфийской литературе (Сенаи, Аттар, Са'ди, Дж. Руми, Джами).