— Я прожил в Александрии четыре года и ни разу не побывал ни в зоологическом саду, ни на греческих и римских развалинах, ни у этой женщины, — сказал он официанту.
— А уж в Асьюте и вовсе ничего такого не найдете, — улыбнулся тот.
В кафе почти никого не было. Лишь двое мужчин играли в нарды. Баракат посмотрел на женщину, и она ответила ему внимательным взглядом.
— Ну-ка покажи свою ловкость! — попросил он официанта.
Через минуту женщина уже пересаживалась за его столик. За ней следовал официант с бутылкой пива. Баракат пустился уверять, что очень рад их знакомству.
— Вы как манговое дерево, — заметила она кокетливо и в то же время как-то равнодушно.
Баракат удивленно поднял брови.
— Оно тоже нуждается в длительной, терпеливой обработке.
Чтобы избежать лишних объяснений, он поднял бокал и негромко произнес:
— Ваше здоровье!
Закусывая зелеными маслинами, они молча глядели друг на друга.
— До моего дома несколько минут, — предложил Баракат.
— Две гинеи! — без запинки объявила она. — И, пожалуйста, сразу, сейчас.
Покидая кафе, она сунула деньги в сумочку. Вскоре они были дома. Женщина похвалила его маленькую опрятную квартиру, он же, в свою очередь, помянул добром привратника, которому принадлежала в этом главная заслуга. Потом принес тарелку с фруктами и поставил ее на столик рядом с постелью. Немного спустя, не произнося ни слова, они уже обнимали друг друга…
В комнате потемнело. Створки окон захлопали от неожиданно налетевших порывов ветра, как это часто случается осенью, и дождь запел свою песню. Баракат затуманенными глазами взглянул на ближайшее окно и утомленно пробормотал:
— Неустойчивая погода, все время меняется.
Мелодия дождя звучала не переставая, становясь, однако, все тише и тише, и его охватило приятное ощущение тепла и покоя. Заметив, что в комнате стало совсем темно, он протянул руку к абажуру, включил свет и посмотрел на женщину. Глаза ее были закрыты, как у спящей. Длинные ресницы напоминали лепестки цветка. Переведя взгляд на овальное зеркало на стене, он увидел свое отражение, показавшееся ему довольно жалким.
Дождь совсем прекратился.
— Ты спишь? — прошептал Баракат.
— Я до утра не сплю, — ответила она, не открывая глаз.
Тогда он очистил банан и поднес к ее припухшим губам.
Женщина приподнялась в постели, и они вместе стали лакомиться фруктами.
— Хозяин кафе говорил, что ты послезавтра уезжаешь. Это правда? — поинтересовалась она. — И как тебя зовут?
Пытаясь скрыть улыбку — он вспомнил, что они начали обниматься, не познакомившись, — Баракат назвал свое имя и прибавил, что он чиновник, которого переводят в город Асьют.
Женщина вытерла ладонь кожурой банана и сказала:
— А меня зовут Дунйа.
«Странное и красивое имя, — подумал он. — Впрочем, оно такое же искусственное, как и эта наша близость». Дунйа принялась рассказывать о своем прошлом, а Баракат почувствовал, что им постепенно овладевает тоска. «Старая история, все одно и то же, и ничего нового». Романтическое настроение развеялось, и он даже позавидовал тем, кто остался в кафе.
Женщина спросила о квартире и мебели. Квартиру со всем ее содержимым он продал, и послезавтра в ней поселится другой человек. Послезавтра. Но уже сейчас она словно бы опустела. В ней остался лишь запах бананов и тягостное состояние скуки.
Внезапно Дунйа потянулась за своей сумочкой, вынула из нее две его гинеи и переложила их в выдвижной ящик столика. Улыбнувшись, она посмотрела на Бараката, и ее глаза встретились с его растерянным, непонимающим взглядом.
— Почему? — спросил он.
— Твои деньги вернулись к тебе, — ответила женщина, потупившись.
Тоскливое оцепенение спало с него, но он все равно ничего не понял.
— Ты уже обо всем догадался, только притворяешься глупеньким, — кокетливо произнесла Дунйа.
— Клянусь, не притворяюсь.
— Деньги в этом случае не нужны.
— В каком случае?
Она обняла его своими смуглыми руками так, что он снова задрожал от волнения, и прошептала:
— Удовольствие!.. Я так делаю, когда получаю удовольствие.
Баракат задохнулся от чувства, подобного которому он никогда не испытывал. Его охватило радостное опьянение, стены поплыли перед глазами, но он все же смущенно пробормотал:
— Нет, нет!..
Она заглушила протест долгим поцелуем, и его возражение растаяло от ощущения гордости за самого себя. Ему захотелось, чтобы все вокруг наполнилось праздничным ликованием. Он бросился в гостиную, включил приемник, позвал привратника и велел принести вино и шашлык, намереваясь устроить веселую вечеринку. Потом вернулся в спальню и воскликнул: