Не откладывая дела в долгий ящик, он вплотную взялся за конструирование, тратя на черчение, перечерчивание и бесконечные расчеты все возможное и невозможное время, в основном за счет сна. И втиснул-таки, «подчистив» все допуски и зазоры, предусмотрев дополнительную подъемную машину и пропуск бадьи через подвесной полок, для чего последний пришлось оборудовать особенными откидными люками и защитной сеткой. Закончив, он отнес материалы в технический отдел, приказав там немедленно все досконально проверить и вычертить набело. Получив ровно через неделю рулон прекрасно оформленных чертежей, он пришел от них в полный восторг и, не посчитав нужным с кем-либо посоветоваться, немедленно приступил к реализации.
В райкоме, хотя они сами же и выдвинули Евгения, опасались тем не менее, как бы он по дурости не наломал дров. Решено было придать ему «для подкрепления» опытного парторга, возложив на оного полную меру партийной ответственности за положение дел. Таким «подкреплением» явился Василий Григорьевич Кротов, работавший до этого, как и Слепко, на двадцать третьей шахте. Человек это был пожилой, проверенный.
О себе Василий Григорьевич говорил обычно в третьем лице, называясь пролетарием и старым большевиком, частенько поминая, что командовал партизанским взводом в Гражданскую. Он обожал также витиевато пофилософствовать, к месту и не к месту вынимая из жилетного кармашка дорогой брегет с репетиром, или ввернуть какое-нибудь особливо мудреное словечко, причем смущение собеседника доставляло ему огромное удовольствие. В таких случаях он высовывал из-под тонкой верхней губы два остреньких зубика и тихонько, с легким свистом, всасывал воздух.
Задачу свою Кротов видел в том, чтобы держать «желторотого инженеришку» на коротком поводке, дабы в корне предотвращать любые «завихрения». Надо сказать, что к инженерам он относился вообще скептически, а со Слепко уже поработал некоторое время на одном участке и мнение о нем имел самое неважное. Понятно, что первая же его попытка вмешаться в руководство стройкой, встретила немедленный и резкий отпор.
Пришлось парторгу притормозить. Со строительством стволов он никогда прежде дела не имел, а «инженеришка» так и сыпал техническими терминами. Подловить его на вопросах, так сказать, общеполитических, тоже не вышло. Слепко не только с легкостью необычайной уклонился от удара но, в свою очередь, обрушил на Василия Григорьевича лавину самых свежих цитат, директив и лозунгов. Причем он с такой яростью сжимал зубы и жег Кротова глазами, что тот поджал хвост. Отступив по тактическим соображениям в тень, он начал методично плести паутину, группируя вокруг себя обиженных и недовольных.
Новость о намерении молодого начальника грубо нарушить технологию проходки стволов неожиданно сильно всколыхнула, расслоила людскую массу, и Кротов, не имея ни малейшего понятия о сути проекта, нутром почувствовал: пора! Он точно знал, что если дать теперь слабину и не остановить зарвавшегося «сосунка», потом будет уже поздно.
Когда на общем собрании шахты Слепко эмоционально разъяснял народу сущность и огромные выгоды своего предложения, парторг лишь солидно помалкивал да покашливал в усы. Он не посмел открыто выступить против новаторского начинания, подкрепленного, как и положено, ссылками на недавние решения партии и правительства. Но потом, тепло поздравляя начальника шахты с «замечательным выступлением», он, не меняя тона, заявил:
– Что же, товарищ Слепко, обсудим данный вопрос на ближайшем парткоме.
– На парткоме? – удивился Евгений. – А зачем? Я ведь сейчас только подробно все разъяснил и получил полное одобрение. Вы же сами…
– А как же иначе? – раздумчиво возвел очи горе Кротов. – Парторганы обязаны досконально во всем разбираться, чтобы, значит, целиком и полностью быть в курсе. Мы ведь с вами, дорогой товарищ Слепко, как члены парткома несем строжайшую партийную ответственность! Да вы не журитесь. Доло́жите нам, это самое, подробненько, в порядке общей информации, всего и делов.
Евгению такой оборот очень не понравился. На следующее утро он еще затемно явился на квартиру к своему персональному кучеру, выдрал его из-под теплого стеганого одеяла и понесся со всеми своими чертежами в город, рассчитывая перед началом рабочего дня перехватить главного инженера треста. Вопреки темным подозрениям, приняли его доброжелательно и вопросы задавали по существу. Под конец внесли даже парочку полезных дополнений, причем так деликатно, что почти не потревожили жгучую авторскую ревность. Вполне успокоившись, он вернулся на шахту. К парткому, впрочем, готовился тщательно, хотя оказалось, что особого смысла в этом не было.
Когда ему дали слово, Евгений вновь, сообразуясь с уровнем слушателей, рассказал о своем способе. Члены парткома вроде бы слушали нормально, внимательно. Последовали какие-то вопросы. Он старался отвечать как можно доходчивее, не показывая раздражения. Председатель шахткома Лысаковский спросил:
– Как будет обеспечена безопасность рабочих в забое, ведь на них щебенка посыплется с полка?
Слепко начал терпеливо объяснять, что ни малейшей опасности нет, даже показал пальцем на чертеже, какие предусмотрены меры защиты. Но Лысаковский вдруг заверещал на повышенных нотах:
– Товарищи! Начальник строительства Слепко ради личных деляческих интересов подвергает риску жизни наших рабочих. Что это еще за сомнительные эксперименты? Проходка стволов и так достаточно опасна, без того, чтобы разные недоученные спецы лезли туда со своими непродуманными идейками! Мы с вами не можем этого позволить… Партийная ответственность… Мы должны прямо потребовать, чтобы начальник шахты немедленно прекратил это безобразие!
Евгений, весь красный, раздувшийся от возмущения, едва смог усидеть на стуле, изо всех сил сжимая кулаки. Только он хотел дать решительный отпор безобразной выходке профсоюзного функционера, как встал Самойлов – могучий седой проходчик, основательный человек с густыми вислыми усами. Начал он, запинаясь, со стандартного набора фраз о политическом положении, коварных врагах и необходимости выполнить пятилетку в четыре года. Затем, безо всякого перехода, объявил:
– В общем и целом, нужно констатировать, что предложение товарища начальника, как уже констатировал товарищ председатель шахткома, угрожает жизни проходчиков. Я сам проходчик, и я должен в общем и целом констатировать, что полностью согласен с товарищем Лысаковским. Потому что… в общем и целом…
Окончательно запутавшись, он закашлялся, поднеся к усам огромный темный кулак, и замолк. Кротов, гневно кусавший губы во время речи Самойлова, не выдержал:
– Слушай, ты! В общем и целом! Кончай давай свою бодягу!
– Ну, раз так, я в общем и целом уже закончил.
Заговорил другой проходчик, еще молодой, рыжий, с распухшими красными веками:
– Ты сам-то, б…, понял, чего тут натрепал? То ты, это самое, за ускорение работ, то – против. Ты бы хоть разобрался, чего тут товарищ начальник предлагает. Я вот никакой особой опасности не вижу и, значит, предлагаю смелую инициативу товарища начальника единогласно поддержать!
– Ты бы язык свой поганый попридержал! Тут тебе не пивная, понял меня? – опять вмешался Кротов. – Многовато, парень, на себя берешь! Если опытные товарищи считают, что идея опасная…
– Эти «опытные» товарищи, – взорвался наконец Слепко, – опытны только в том, как бы работать помедленнее, а я хочу…