– Спус-кай-ся! Спус-кай-ся!
– А вот фиг вам! – сказал Евгений. – Не спущусь! Дальше полезу.
Он отцепил карабин и очень легко перебрался на последний ярус, хотя и сам не понял, как это у него вышло. Скобы там шли вообще по другую сторону столба.
– Врешь, милая! Чуток всего осталось!
Самая верхушка оказалась не толще десяти сантиметров. Ее окружало стальное кольцо, диаметром метра в полтора, от которого к земле тянулись, теряясь, три тонких проволочки – антенны. Евгений основательно пристегнулся к верхней скобе, лег на кольцо и расслабился, свесив ноги и свободно раскинув руки. Над ним было одно только небо, а он раскачивался, как в зыбке, и разглядывал его. Одежда под ватником насквозь промокла, но это было неважно. Вволю насмотревшись, он тяжело повернулся и крикнул:
– Э-ей! Там! Ловите! Броса-аю!
Привязал к поясу конец бечевы и отпустил клубок. Вскоре черные козявки на земле собрались в одну точку. Евгений не мог понять, что они там так долго. А он, между прочим, замерз. Очень даже.
– Хорош копаться, давайте привязывайте скорей!
Козявки тут же расступились, замельтешили. Слепко потянул, выбрал слабину и почувствовал, что груз тяжелый и все время цепляется. Пришлось наматывать на локоть. Дело пошло, хотя ладони вскоре покрылись кровью.
– Чего они там понавязали, сволочи?
Пару раз, бечева срывалась, отматываясь на несколько витков. Прошла уйма времени, прежде чем он ухватил посылку. Кроме флага на длинном толстом древке, там были: молоток, топорик, мешочек гвоздей и его кепка.
«За кепку – спасибо! А с флагом они намудрили, придется укорачивать теперь».
Разговаривать вслух с самим собой оказалось занятно. Он натянул кепку на уши, сунул молоток за пояс, а гвозди – в карман, и приложил древко к столбу, намереваясь перерубить его посередине. Полотнище ненароком распустилось, порыв ветра так рванул флаг, что Слепко сорвался со своей опоры. Он бы и полетел, как птица, вместе с этим красным флагом, но карабин не позволил. Евгений в кровь разбил подбородок о скобу, но флаг из рук не выпустил.
Качаясь, подвешенный за пояс, он, ругаясь, всхлипывая и отплевываясь, свернул полотнище. А забравшись назад, вновь пристроил флагшток к столбу и принялся ожесточенно колотить по нему топором. Мачта пружинила и звенела, кольцо безумно играло, а на древке почти не оставалось зарубок. Минут через пять, топор выскользнул из его потных, окровавленных пальцев и пропал. Он попытался просто переломить древко. Безуспешно. Тогда, вспомнив, что у него есть складной нож, Евгений раскрыл его, сломав ноготь, и принялся строгать. Снизу что-то такое кричали, – он не слушал. Наконец половинка тяжелой палки последовала за топором.
Примотал флаг к мачте куском бечевки, заранее зная, что́ будет. И верно, сколько бы он ни бил молотком, гвозди не входили в пружинящую, съезжающую, крутящуюся, неподатливую деревяшку. Множество их согнулось и кануло в бездну. Пару раз он заезжал себе по пальцам, орал и матерился, но все же бил и бил, смаргивая слезы. Вдруг один из немногих оставшихся гвоздей вошел и стал помаленьку углубляться. Победа была близка, но острие, как назло, вылезло сбоку, вскользь к столбу, а сам гвоздь согнулся. Сразу же за этим железный боек молотка соскочил, и в руке осталась одна только бесполезная ручка. Евгений бросил ее и решил немного передохнуть.
Он лежал в кольце, как в гнезде. «А пошли они все! – шевелилось в голове. – Пускай теперь сами лезут и прибивают свой флаг. Нужно было в нем дырки заранее прокрутить. А теперь – всё! Разве только… Проволока! Ну конечно!» – загорелась мысль.
– Прибить флаг невозможно! Не-воз-мож-но! – закричал он, свесившись. – Проволоку давай! Про-во-ло-ку!
– Спускай бечеву-у! – донеслось в ответ.
Веревка все еще была намотана на локте. Привязав к концу последний гвоздь, Слепко принялся ее разматывать. Повезло – ни за что не зацепившись, грузик достиг земли. Вскоре он уже держал в руках моток стальной проволоки. А еще через пару минут флаг был намертво прикручен к мачте.
– Ур-р-ра! – заорал Евгений и замахал кепкой. Внизу тоже заголосили и замахали. Оставалось только спуститься. Сбросив бечеву вместе с телогрейкой, поясом и карабином, он беззаботно понесся вниз, резво перебирая скобы. Руки и ноги опять онемели, но он не замечал усталости, спускаясь все быстрее и быстрее. Пару раз сапог соскальзывал, и он повисал на неверных, слабых руках, но страха не чувствовал. Лишь радость от огромной, необыкновенной свободы.
Когда в ноги неожиданно толкнулась земля, колени подломились, как чужие, и он свалился бы в грязь, если бы не товарищи.
– Что с вами, Слепко? – будничным голосом спросил Грехов.
– Да вот, ноги чего-то не слушаются, – в тон вопросу ответил Евгений.
– Нате, выпейте. А вы, Пуговкин, не зарьтесь, вы тут совершенно ни при чем.
Поддерживаемый заботливыми руками, Слепко смотрел, как переливалось в кружку содержимое заветной фляги. Спирт он пил впервые, и ему не понравилось.
Глава 2. Переносчик
Рассказ знатного рабочего Федорчука Е.Е.
Году, дай бог памяти, в двадцать девятом, началась на нашей шахте капитальная модернизация. Много новых рабочих потребовалось, ну и набрали мужичков, как говорится, «от сохи». В большинстве своем это был народ малограмотный, ничего не умевший. Завидят, бывало, машину какую-нибудь и крестятся. Но и в этой темной массе попадались прелюбопытнейшие, я вам доложу, экземпляры. Вот взять хотя бы Бирюкова Кузьму.
Был он, говорят, прежде обыкновенным деревенским кузнецом. Правда это или нет, точно не могу сказать. Врать не буду, а только на шахту он заявился со всею кузнечной инфантерией. По первости он и тут с того же самого начал. Скобы да хомуты ковал. Однако потом, не знаю уж, как это вышло, поставили его на разгрузку. Компрессоры, насосы, станки всякие приходили тогда, почитай, каждый день. Вся эта машинерия доставлялась на подъездные пути, там ее требовалось выгрузить и до шахты дотащить метров так с триста. У Кузьмы разные хитрые идеи возникали, как, значит, половчее такую работу исполнять. Вскоре другие рабочие, даже из настоящих которые, начали к нему прислушиваться, а там и начальство заметило. Так что произвели его, голубчика, в бригадиры.
Росту он был, кстати, самого среднего, хотя обличьем – крепкий. По характеру – тихий такой, спокойный. Говорил вообще мало, больше помалкивал. Как человек же – ни то ни се, ни рыба ни мясо.
Раз как-то звонит телефон у Зощенко Петра Борисыча, главного инженера нашего.
– Слушаю, – поднял он трубку, – говорите, кто это?
– Это начальник станции «Ключи», Белов, – заорала трубка. – Долго вы еще будете волокиту разводить?
– А в чем, собственно, дело?
– То есть как это в чем дело?! Три ваших котла уже неделю как прибыли и стоят себе преспокойненько на путях! Я вас официально спрашиваю: долго еще будет продолжаться это безобразие? Если в течение двенадцати часов их не заберете, будем вас штрафовать! По тысяче рублей в день!
– Хорошо, меры будут незамедлительно приняты, – пообещал Зощенко и повесил трубку. А сам думает: «Черт возьми, как же это сделать-то?»
Речь шла об огромных «ланкаширских» котлах, каждый занимал целую железнодорожную платформу. Прежде Зощенко с таким тяжелым оборудованием не сталкивался. Как всегда, будучи в сильном затруднении, он достал из ящика стола блокнот, обмакнул перо в чернильницу и аккуратно вывел на чистой странице:
1. Выгрузка котлов – 12 ч.
2. Доставка их на шахту – ?
По зрелому размышлению, обе эти задачи представились ему совершенно невыполнимыми, по крайней мере, разгрузить платформы за двенадцать часов не было никакой технической возможности. То есть можно было, к примеру, заказать в области подъемный кран, но пока бы он еще пришел, то да сё – пролетело бы не меньше недели. Что до транспорта, то, кроме конных салазок, на шахте тогда ничего не имелось. А ими, ясное дело, такие котлы не потянуть. То есть положение сложилось хреновое, и чем дольше он его обдумывал в плане возможных последствий, тем мрачнее оно ему представлялось. Без толку поломав пару часиков голову, Зощенко решил создать хотя бы видимость действий со своей стороны. Посему он вызвал бригадира такелажников Бирюкова и совершенно обыденным манером поручил ему срочно разгрузить и доставить такие-то котлы. Кузьма немедленно отправился на станцию. Петр же Борисыч еще четверть часика выдерживал характер, после чего набросил на плечи шинель и двинул туда же.