Пришло относительное спокойствие души, и я, печалясь о несбывшейся мечте жить на родине, памятью сердца, воображением, как бы переселял себя в детство, в юность, туда, где жил среди любимых мной людей, трав, хлебов... Записывал свои чувства, состояние природы, жизнь людей, и в мыслях не смея «выходить в писатели» даже после того, как на мое сорокалетие во Владивостоке вышла крохотная книжка рассказов «Чтоб жил и помнил».
В 1974 году, на иркутском семинаре, ее прочли Валентин Распутин и Евгений Носов, который сказал: «Родина должна сказать спасибо Плетневу за то, что он двадцать лет давал уголь. Теперь он должен писать книги, а для этого его нужно немедленно принять в Союз писателей и направить учиться на Высшие литературные курсы». Они и дали мне рекомендации. Так случилось то, чего по условиям жизни вроде бы не должно было случиться в роду Плетневых. Осенью 1975 года я простился с друзьями-напарниками по забою, чтобы ехать в Москву учиться. Седому сорокадвухлетнему человеку родина подарила то, что не смогла дать в детстве — учебу.
С возмущением отвергаю звание, которым меня старается окрестить официальная критика — «рабочий писатель», где прилагательным «рабочий» обесценивается смысл существительного «писатель». Дескать, писатель-то рабочий — какой с него спрос? Но перед самыми дорогими моему сердцу, с кем я пахал поле и бил забой и которые вдохнули в меня свои духовные силы, выдвинули как доверенного своих сердечных чаяний, мне совесть не позволит баловаться в «рабочую литературу».
Январь 1983 г.
Александр Плетнев