Вытащив из-под одежды руку, странный товарищ явил белому свету лютню. Похоже когда-то это был добротный инструмент, который кормил своего владельца и знал заботу, сейчас же на лютню нельзя было взглянуть без слёз. Гриф её был частично сломан — извилистая трещина уродовала благородный инструмент — и неумело обмотан веревкой для сохранности. Одна из пяти струн лопнула. Колки ссохлись и ощутимо кренились.
Маджестро невозмутимо прижал лютню к себе и извлек из неё первый звук. Лютня родила неприятный визг, резанув публику по ушам. Негромкие разговоры в зале стихли. Администратор — расфуфыренный дроу, до этого говоривший о чём-то с одной из официанток, нахмурился и споро направился к горе-музыканту.
Липовый менестрель, тем временем, бережно поправил колки и дернул рукой, извлекая знакомую мелодию. Печальная и тягучая, она зазвучала в заведении, прежде не слышавшего ничего подобного. Устремив взгляд в никуда, кенку протянул прекрасно поставленным тенором:
♪ Is this the real life? Is this just fantasy? ♪
Администратор замер на полпути к сцене. Все без исключения гости с удивлением смотрели на маленького музыканта.
♪ Mama, just killed man.
Put a gun against his head
Pulled my trigger, now he’s dead. ♪
Я даже жевать перестал. Голос исполнителя вместе с всё ускоряющимся перебором струн затягивали слушателей в мир музыкальной магии. Когтистые пальцы всё быстрее бегали по струнам, не нуждаясь ни в медиаторе, ни в мизрабе[7], а вместе с ними ощутимо менялся голос Маджестро.
Фальцет исполнителя заходился в лихорадочном экстазе.
♪ Gallileo, Gallileo,
Gallileo, Gallileo,
Gallileo Figaro — magnifico! ♪
Настроение песни постоянно менялось, как лента Мебиуса. Гитарные риффы, насколько музыкант смог изобразить их на лютне, дали бешенный толчок слушателям, создавая бушующий напор энергии.
На лицах окружающих меня дроу не было какого-либо недоумения. Похоже, они прекрасно понимали текст. Я готов был поклясться, что исполнял его кенку в оригинале, но дроу знать английский никак не могли. Видать, игра заботливо переводила любую речь на местный диалект. По крайней мере так ИИ поступал при общении с иностранцами. А, может, это наш собственный мозг воспринимал чужую речь так, как ему привычнее, и я слышал английский там, где его не было и в помине.
Баритон Маджестро, тем временем, подымал в сердцах публики что-то спящее, что невозможно выразить в словах, но что заставляет задыхаться от восторга. Стоп, баритон? Не может у него быть такого диапазона. Вероятность слишком мала. Да и голоса разительно отличаются. Его тенор словно принадлежит кому-то с комплекцией Паваротти, а баритон — существу лет на 20 младше и килограммов на 50 легче.
♪ So you think you can stone me and spit in my eye
So you think you can love me and leave me to die ♪
Сидящие за соседним столиком дроу неосознанно начали притоптывать в такт композиции.
Меланхоличный тенор менестреля вернулся, насылая на публику светлую грусть.
♪ Nothing really matters
Anyone can see
Nothing really matters — nothing really matters to me. ♪
Когда смолк последний такт музыки, в Сломанной Флейте воцарились оглушительная тишина. Посетители неуверенно переглядывались, словно не зная, как реагировать на произошедшее.
Маджестро, всё так же не поднимая взгляда, неуверенно заметил:
— Наверное, вы к такому еще не готовы, но вашим детям это понравится.
Убелённый сединами дроу, сидящий через два столика от меня, вскочил на ноги и зашёлся в разъярённом вопле.
— Это возмутительно! Как можно издеваться так над благородным инструментом! Кто пустил сюда этого проходимца?! Я думал, что это элитное заведение!
Кто-то поддержал его, и вскоре комнату наполнил разгневанный гул. Несколько дроу пытались нерешительно аплодировать, но их хлопки потонули в коллективной ярости.
Словно опомнившись от музыкального гипноза, администратор одним прыжком оказался на сцене и, схватив не пытавшегося вырываться кенку под локоть, поволок его куда-то прочь из комнаты.
Мне стало как-то даже обидно за парня. Старался, изливал душу, действительно талантливо исполнил нетленную классику, а куча старых сухарей закидала его навозом. Вытерев губы салфеткой, я встал из-за стола и последовал вслед за удалившейся парочкой.
— Шаррам, как, Бездна тебя задери, этот бродяга проник в заведение?! — по коридору нёсся угрожающий рокот администраторского голоса.
— Сир Эбеннел, виноват. Он зашёл через подсобные помещения вместе с акробатами. Сказал, ему назначено.
— А если завтра сюда вломится, не дай Эстрикс, Тараск и скажет, что ему назначено, ты и его пустишь, иблитово семя?!