Гончар, уже успевший прикинуть размер добычи, вдруг почувствовал облегчение оттого, что деньги грабителей достанутся кому-то другому. Он убил, чтобы защитить свою жизнь, а не ради трех сотен долларов и пары самородков. Хотя, конечно, деньги не помешали бы…
— Мне случалось и больше зарабатывать за день, — сказал он. — Правда, я еще никогда не работал могильщиком.
Трактирщик ничуть не удивился, когда Тандерс привел его в конюшню. Он помог дотащить тела до ближайшего оврага и показал, как надо их закопать. В стене откоса за пару часов была вырыта небольшая пещера, куда и положили покойников, а затем стенку обрушили и завалили хворостом.
— Была бы тут речка поблизости приличная, нам бы не пришлось возиться, — бодро приговаривал Пузатый Джон, возвращаясь к таверне. — То ли дело у нас на Миссисипи. Вспорол ублюдку брюхо, чтобы кишки вывалились, и пускай его по течению. Потрошеный-то он быстро пойдет ко дну, и уж не выплывет. Но в горах с этим делом всегда непросто. Хорошо еще, что овражек нашелся песчаный. А каково приходится тем, кто живет среди одних камней? Вот зимовал я как-то в Юте…
Трактирщик недолго упирался, когда Тандерс отдал ему всю добычу грабителей. В знак особой благодарности Пузатый Джон приготовил на завтрак огромную яичницу с беконом и дал им в дорогу две упаковки галет.
Этот подарок оказался весьма кстати. Едва тронувшись в путь, Степан распечатал свою пачку и принялся грызть галету. Он безуспешно пытался заглушить голод, с которым не справилась яичница.
— Ты бывал в Ледвилле? — спросил Тандерс.
— Нет.
— Тогда я могу подсказать, где ты сможешь остановиться. Самая роскошная гостиница в Ледвилле — «Кларендон». Я знаю хозяина, Билла Буша. Мы можем жить там сколько угодно.
— За десять долларов?
— Об этом не беспокойся. Билл охотно найдет для тебя какую-нибудь работу, чтоб ты мог с ним рассчитаться.
— Меня устроил бы и постоялый двор.
— Если бы меня звали Стивеном Питерсом, я бы предпочел жить в отдельном номере, а не в ночлежке, — сказал Тандерс. — В каждом постоялом дворе дежурят полицейские осведомители, а жильцами «Кларендона» шериф не интересуется. И тебе не придется никому доказывать, что ты не имеешь отношения к тому портрету, который висит на каждом углу.
«Когда Фарбер приедет, он остановится не на постоялом дворе, — подумал Степан. — Родных и друзей у него в городе нет. Что остается? Только самая приличная гостиница. Будем соседями, профессор».
— Спасибо за совет. Я не привык, чтобы обо мне так заботились.
Тандерс удовлетворенно кивнул и надолго замолчал.
Дорога поднималась все выше в горы. Ночью здесь прошел дождь, и копыта вороного скользили по глине. Когда Степан остановился, чтобы дать коню передышку, преподобный снова обратился к нему.
— Могу я узнать, что за дела у тебя в Ледвилле?
— Хочу навестить друга.
— Ледвилл — большой город. Сейчас здесь проживает тысяч шестьдесят, а то и восемьдесят, если считать всех обитателей хибарок на склонах. В каком районе живет твой друг?
— Полагаю, он живет в тюрьме.
— Отлично, — невозмутимо сказал Тандерс. — Городская тюрьма находится в двух кварталах от «Кларендона». Не будешь тратить время на дорогу.
— Вижу, ты хорошо знаешь город.
— Я знал его, когда он еще не был городом. Тут стоял поселок старателей, и назывался он Слэб-таун. Парни искали золото, но дела шли не слишком успешно, пока здесь не появился человек по имени Эйб Ли. Он обнаружил, что порода, которую выбрасывали в отвал, на самом деле была свинцовой рудой, да еще с высоким содержанием серебра. С тех пор это место и стали называть Ледвиллом, Свинцовым Городом.
— Ты тоже копался в этих горах? — спросил Гончар.
— Можно сказать, что я тоже имел дело со свинцом. Но не в виде руды, а в виде шрифтов. Я тут газету издавал. Первую газету Ледвилла.
Степан хотел было снова тронуться, но преподобный слез с мула и уселся на придорожный камень. Запустив руку под балахон, он извлек две сигары.
— Самое время покурить. Ты так не считаешь, Стивен Питерс?
Вороной, словно догадавшись о намерениях седока, переступил немного вбок, чтобы Гончар смог спрыгнуть на траву, а не в дорожную грязь.
У сигары был цветочный привкус, необычный, но приятный. «Я давно не курил, — подумал он. — Странно. Еще вчера сама мысль о табачном дыме вызывала отвращение. А сейчас снова потянуло».
От первой же затяжки сердце застучало сильнее, и голова закружилась. Степан присел на камень рядом с монахом. Тот заговорил, не дожидаясь расспросов, заговорил охотно и быстро, как человек, которому пришлось долгие часы и дни провести в молчании.