— Разве Иштубай не обещал подождать до осени? Разве у него два языка?
— Я говорила… — пробормотала Нурхан, и седая голова ее низко опустилась. Ракай встал с кошмы.
— Отдать долг!.. — он тоскливо оглядел рваные кошмы и одеяла, старый потрескавшийся сундук с когда-то яркими, но уже давно поблекшими цветами. В нем хранилось все его богатство: бухарский кинжал — единственное наследство от отца, погибшего в зубах степных волков, когда Ракай был совсем маленький, почти новый чекмень, который он выменял два года назад у пастуха Кунгура на чернобурую лису, попавшую в капкан, и весь истлевший от времени колфак, его мать хранила как память о своей молодости.
— Я сам пойду к Иштубаю, — твердо проговорил Ракай и, приподняв край кошмы, вышел из юрты. У юрты Азналла несколько женщин сидели на корточках и, звеня медными монистами, перетирали на камнях зерна степной травы саис. Из них получалась горьковатая мука, но из нее можно готовить еду, когда кончается молоко у коз и наступают трудные дни. Старики Вахаб и Кунгур, растянув на кольях полуистлевшую сеть, перебирали ее дрожащими руками. Сегодня на ночь они перегородят тихую Кизилку, и утром в ауле будет рыба. Это хорошо. Ракай очень уважал этих стариков. Вахаб был высок и костист. Никто не знал, сколько зим он прожил в степи, но, вероятно, очень много, так как старая Нурхан говорила, что она только родилась, а у Вахаба умерла последняя дочь — старуха. И еще в ауле говорили, что в молодости Вахаб служил солдатом у белого царя, а потом охромел и навсегда вернулся в родную юрту.
Вахаб никогда не просил у людей еды, когда бывал голоден, и всегда делился с женщинами, если ему случалось подстрелить джейрана, наловить рыбы или просто заработать пищу. За это уважал его весь аул. Вахаб никогда не требовал благодарности, никогда сам никого не благодарил. Однажды он сказал Ракаю, что все люди — братья и должны поступать, как добрые родственники. Впрочем, здесь Ракая брало сомнение, хотя он и привык во всем слушаться старших.
Какой же ему брат Иштубай…
Кунгур был единственным сыном Вахаба, он тоже был стар и не помнил, сколько ему лет. В ауле говорили, что в молодости Кунгур был очень красивым жягетом, но не мог собрать калыма за невесту и так и остался на всю жизнь без семьи. Оба старика жили в юрте такой старой и дырявой, что даже собаки не подходили к ее порогу, так как знали, что в этом жилище еда не водится.
Ракай подошел к Вахабу и помог распутать обвязанные веревками камни, которые заменяли грузила. Старик посмотрел на него мутными глазами и промолчал. Ракай не спеша пересек аул и остановился возле богатой юрты, отделанной затейливым узором. Рядом стояли еще три таких же юрты, но с рисунком попроще. В них жили три жены Иштубая и его старший сын Акжегет. В крайней юрте жила красавица Зайтуна — единственная дочь богатого Иштубая. Ракай незаметно посмотрел в ту сторону, не покажется ли голова девушки, и, чуть помедлив, вошел в юрту Иштубая. Иштубай только что окончил вечернюю еду. Отдуваясь от чрезмерно жирного биш-бармака, он милостиво позволил облизывать свои засученные до плеч руки двум возившимся возле него щенкам.
— А, это ты, Ракай! — проговорил он, устало откидываясь на гору цветастых подушек. — Что скажешь?
— Да будет милостив к тебе аллах, достойный ага-Иштубай, — ответил Ракай, сложив руки на груди.
— Хвала аллаху! Что скажешь?
— Нурхан сказала, что ты оказал моей бедной юрте большую честь!
— Да, я был! И мой язык не любит повторять одни и те же слова. Ты должен мне с прошлой осени за овец, за кошмы, за пять туванов курта. Да поможет тебе аллах, и завтра утром ты принесешь долг. Мне чужого не нужно, отдай мое и иди с миром. — Иштубай закрыл глаза, и старая некрасивая Зирма стала убирать остатки еды с кошмы, незаметно пряча за пазуху куски лепешек.
— Но, позволь, достойный ага, мы договорились, что долг я верну осенью, всю весну я пас твоих коней, я уже отдал тебе трех ягнят, пять волчьих и две лисьи шкуры. Разве я не отдаю долг? Но Иштубай уже спал. Он громко храпел и чмокал губами. Один из щенков поднялся на задние лапы и начал торопливо слизывать жир на подбородке и губах бая. Ракай вышел из юрты.
Ночь уже наступила. Низко над степью играла звезда Чингиз-хана. Если скакать на коне долго-долго, не задерживаясь ни для еды, ни для сна, то можно доскакать до звезды. И тогда смелого жягета ждет счастливая жизнь и неисчислимые богатства. Так гласит старинное башкирское преданье. Но еще ни одному жягету не удалось доскакать до счастливой звезды.