- Деревья в Мекке зазеленели, - отвечал Аммар Ясир, - воды прозрачны и воздух чист.
- Да успокоятся сердца! -воскликнул пророк. - Не говори больше о красотах Мекки, ибо огонь в моем сердце все еще не улегся.
Мы рассказали это предание девушке, и она одобрила его.
- Зейнаб умерла больше года назад, а я осталась жить среди людей, не знающих, что такое музыка и пение, и я ни с кем не могла говорить о тех стихах и мелодиях, потому что наши женщины не поняли бы их прелести, сказала девушка. - И я стала тосковать так же, как тосковала она. Я хотела ходить босая по разноцветному мрамору, которым выложены края водоемов, и бегать в саду среди цветов, и слушать из-за занавеса длинные сказки, ради которых в женские покои приглашают лучших рассказчиков, и чтобы в сказках непременно были и любовь, и разлука, и расставание, и сближение...
- Пойдем с нами, о госпожа! - пылко воскликнул Ади. - Ты будешь жить такой жизнью!
- Не могу, - вздохнула она. - Ибо я - христианка, а вы - мусульмане. Я не должна изменять своей вере.
И возразить тут было нечего.
Мы не так хорошо знали богословие, чтобы доказать преимущества Корана, да и она, будучи женщиной, не настолько разбиралась в вопросах своей веры, чтобы спорить о ней.
- Как звать тебя, о госпожа? - спросил Ади.
Она задумалась.
- Я не хочу говорить тебе свое имя, поскольку тогда ты поймешь, чья я дочь, а вы с ним враги, - вполне разумно ответила она. - Зови меня Абриза, о Ади, как звала меня моя Зейнаб, мне нравится это имя и я готова на него откликаться! А имя, которым меня окрестили, мне вовсе не нравится.
- Если бы ты позволила увезти себя, о госпожа, и если бы ты перешла в нашу веру, то получила бы наипрекраснейшее имя, - сказал Ади. - Ты звалась бы Камар аз-Заман...
- Ибо ты воистину достойна зваться Луной времени, - подтвердил я. Клянусь родинкой, что украшает твою овальную щеку...
- Сколько мне пришлось вытерпеть из-за этой родинки, о Джабир! воскликнула Абриза. - Когда я только родилась, моя тетка Бертранда, которой отец доверил следить за моим кормлением и воспитанием, увидела эту родинку и сказала: "О несчастье, на лице у ребенка - метка дьявольского когтя! " И она до сих пор уверена, что мне покровительствуют какие-то зловредные демоны. А я никаких демонов в глаза не видела и не слышала, о Ади, о Джабир!
- Кого ты имеешь в виду, о Абриза? - осведомился я.
Она объяснила. Речь шла об ангелах Аллаха, восставших против него и низвергнутых в преисподнюю. Христиане, как и мы, слышали это предание и передавали его, но иначе. Во-первых, они не знали, что взбунтовался лишь один из ангелов, Иблис. Во-вторых, они неверно назвали причину. Всякий скажет, что Иблис не пожелал поклониться Адаму, за что был проклят Аллахом и изгнан из рая, однако перед изгнанием попросил у Аллаха права совращать с праведного пути потомков Адама, и Аллах разрешил ему совращать тех, которые сами последуют за ним. А они выдумывают, будто на небесах произошло целое сражение, да не облегчит Аллах их участь. Впрочем, чего и ждать от тех, кто поклоняется сотворенному?
- Нет, на твоем лице я не вижу меток Иблиса, и ни один шайтан не прикасался к нему когтем, - сказал Ади. - И если бы кто-либо сказал при мне такое, я вколотил бы ему эти слова обратно в глотку, клянусь Аллахом!
- Как бы я хотела, чтобы вы оба пошли со мной вместе, и жили бы поблизости, и мы могли бы встречаться... - с тоской произнесла Абриза.
- Это невозможно, о госпожа, - с такой же тоской прошептал Ади. - Ибо мы - правоверные, а ты - христианка.
- Пусть так! - воскликнула она. - Но эта ночь, о Ади, принадлежит нам троим! Давайте переберемся на тот берег, к костру, где меня ждут мои девушки, и расстелем скатерть, и угостимся, и выпьем вина! Я знаю, что вино для вас запретно, но ваш Аллах простит вам за то, что вы так меня утешили, о Ади, о Джабир!
Мы переглянулись.
- Мы твои гости, о госпожа, - сказал Ади. - Сейчас мы приведем наших коней, и переправимся на тот берег, и примем твое гостеприимство.
Но мне эта затея очень не понравилась.
- Кто поручится, что за тобой не следят, о Абриза? - спросил я. - Вот мы переправимся, и сядем у костра, и угостимся, а тут вдруг налетят всадники твоего отца, и свяжут нас, и бросят в темницу, и пошлют гонцов к нашему царю, и станут требовать за нас выкупа. А ведь Ади - сын царя, и выкуп за него придется отдать немалый.
- Мой отец сейчас далеко, - отвечала Абриза. - И те всадники, что сопровождают нас в паломничестве, повинуются мне и моей тетке.
Она помолчала и поправилась:
- Точнее говоря, моей тетке Бертранде и мне. Но она уже стара, и вернулась в монастырь, и уже давно спит. Она - родная сестра матери моего отца, а отец уже немолод, так сколько же ей лет? Я не знаю этого. Знаю только, что она ненавидит меня так, как только может одна женщина ненавидеть другую. Ей отвратительно все, чем я обладаю, - и она говорит,
что неприлично иметь такие длинные и вьющиеся волосы такого нестерпимо черного цвета, такие темные глаза, такие бедра. А ведь моя бабка по матери была из Прованса, и женщины там темноволосы и кудрявы! Еще она говорит, что если бы замок моего отца, где я появилась на свет, не охраняли в ту ночь с таким тщанием, если бы она сама не охраняла покои моей матери, то она бы могла поклясться, что меня демоны подменили в колыбели!
- Нет в тебе ничего от шайтана, о Абриза, - сказал Ади. - И мы переправимся на тот берег, и посидим у твоего костра, а ты, о Джабир, не возражай и не прекословь! Если бы одна из дочерей арабов оказалась в таких обстоятельствах, разве ты из осторожности отказал бы ей в сочувствии?
И, разумеется, все вышло по его желанию. Мы привели коней и переправились, посадив Абризу на круп моего жеребца, потому что аль-Яхмум признавал только Ади, а всех прочих, оскверняющих его спину своей тяжестью, сперва кусал за ноги, как бы предупреждая, а потом сбрасывал самыми диковинными способами.
Но, когда мы вышли к костру, Абриза вгляделась в наши лица.
- Что это значит? - спросила она. - Вы оба - чернокожие? Какие же вы дети арабов?
- Мы родились от черных женщин, и никто не ставит нам этого в упрек, объяснил Ади. - Нам доверяют командовать войсками, а когда мы вернемся в столицу, то будем сидеть с нашим царем в диване. И его вельможи охотно отдадут нам в жены своих белых дочерей.
Но она покачала головой.
- Мне всегда говорили, что лишь демоны черны лицом, - сказала нам она. И умные люди рассказывают, что в дальних странах живут черные, похожие на диких зверей, и они поклоняются шайтану.
- Это зинджи, а мы поклоняемся Аллаху великому, могучему, - возразил Ади. - Правда, многие правоверные считают, что в день Страшного суда у всех грешников почернеют лица, но когда это свершится, тогда и увидим.
- И многое можно сказать в защиту черноты, - вмешался я. - Разве не знаешь ты, о Абриза, что сказано в Коране: клянусь ночью, когда она покрывает, и днем, когда он заблистает! И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы ее впереди дня. Разве не знаешь ты, что чернота - украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти? И разве не прекрасны стихи:
Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся, Но черных зато люблю я, тонких и стройных.
Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней В день гонки; другие пусть на слонах выезжают.
Девушки Абризы, испуганные нашим появлением, встали по ту сторону костра и слушали нас, не понимая наших слов. Но Абризе не было до них дела стихи снова заворожили ее.
- Прибавь, о Джабир... - попросила она.
- И сказал любимец Харуна ар-Рашида, поэт Абу-Новас о возлюбленном:
Явился он ко мне в рубашке черной, И пред рабами он предстал во мраке.
И молвил я: "Вошел ты без привета, и радуется враг мой и завистник.
Твоя рубашка, кудри и удел мой То черно, и то черно, и то черно".
- Прибавь, о Джабир, - снова попросила Абриза.
- И еще в числе достоинств черноты то, что из нее делают чернила, которыми пишут слова Аллаха, - немедленно отвечал я, - и черны также мускус и амбра. И как прекрасны слова поэта: