Едва устояв на самом краю, по счастью, выложенном плиткой не из самого скользкого камня, Мамед замер, пытаясь вспомнить расположение дверей и окон в этом дворе. А двор был весьма просторный, с колоннадой, с беседками и скамьями, и при доме имелись всяческие пристройки, чуланы и кладовые, над которыми были опущены занавеси. Все это Мамед видел всего лишь раз в жизни, да и то можно сказать, что не видел, потому что был занят разговором со старухой, выпытывавшей про книгу с историями, да ее молодой хозяйкой, которая приказывала из-за оконной занавески.
– Что ты стоишь, точно столб в мечети, о несчастный? – раздался вдруг строгий голос Саида. – Ступай сюда скорее, в доме действительно случилась беда. Кто-то усыпил его обитателей банджем, и они живы, но нуждаются в помощи! И этот человек сделал свое дело и вышел, но закрыть за собой ворота не сумел или не пожелал.
Мамед пошел на голос, и пересек двор, благоухавший цветами, и дорожка привела его к двери. Он шагнул – и попал в то непременное для жилища правоверного большое помещение, где хозяин дома принимает посетителей-мужчин, хотя как раз в этом доме и не было хозяина. Ему навстречу с возвышения спустился Саид, уже отыскавший впотьмах светильник и запаливший его.
– Там, на скамье, лежит старуха, – сообщил он. – И рядом – одна из невольниц. Другие женщины, очевидно, в помещениях второго этажа, как им и полагается. Ясмин пошла туда поискать их. Странно, что в доме нет ни одного мужчины, хотя ты говорил мне, о Мамед, что здесь держат огромного чернокожего раба по имени Рейхан. А теперь пойдем и поищем кухню.
– Уж не собираешься ли ты состряпать нам завтрак, о Саид? – осведомился Мамед. – И мы будем вкушать его, слушая пение твоей невольницы, пока сюда не придет городская стража?
– Нет, я хочу согреть воду, – сказал Саид, – а пока горшок будет закипать, поищу на кухне крепкий уксус, ведь должен же он у них быть, если только в этом доме едят мясо. И еще мне нужен ладан.
– Что за странное кушанье собрался ты готовить, о Саид? – изумился Мамед. – Горячая вода с уксусом и ладаном?
– Увидишь, если на то будет соизволение Аллаха, – отвечал Саид. – О Ясмин, кого ты нашла в женских покоях?
– Там нет ни души, о Саид! – крикнула, спускаясь с лестницы, невольница. – Постели не разостланы, а вещи и одежды разбросаны.
– Плохо, клянусь Аллахом, – проворчал Саид. – Я так и знал, что с этим домом неладно.
– Заклинаю тебя Аллахом, пойдем отсюда прочь! – взмолился Мамед. – Мало разве мне моих собственных бедствий, чтобы я прибавлял к ним чужие бедствия?
– Нужно осмотреть все помещения, – сказал Саид, не обращая внимания на этот вопль и стон. – Человек, которому дали банджа, может многое натворить, прежде чем угомонится и уснет. Не удивлюсь, если кого-то из них мы выудим из водоема во дворе уже упокоившимся навеки.
– И нужно заглянуть во все уголки и закоулки, – добавила Ясмин, – потому что в доме был маленький ребенок. Вряд ли нашелся враг Аллаха, способный дать бандж ребенку, но он мог ползать по коврам, и заснуть в самом неподходящем месте, и никто не укрыл его, а ночи теперь прохладные, хотя днем все еще жарко…
– Погреб, клянусь Аллахом! – воскликнул Мамед. – Нам надо осмотреть погреб. Во многих домах только под землей и спасаются днем от жары. Если это несчастье случилось еще днем, то люди могут оказаться именно в погребе, у проточной воды. Слава Аллаху, в нашем городе целы еще подземные водопроводы!
– Да ты никак протрезвел окончательно, о Мамед? – с великим недоверием осведомился Саид. – Ты напрасно сделал это. Потому что лучше для тебя было бы проспаться от хмеля твоего и забыть все то, что видел ты этой ночью…
И все трое нашли вход в погреб, и Ясмин осталась на кухне греть воду и готовить снадобье из горячей воды, крепкого уксуса и ладана, а Саид с Мамедом спустились вниз.
Там они обнаружили лишь черного великана. И он лежал у проточной воды, так что струи почти касались его лица. А вода вытекала из одной трубы, и втекала в другую, и если бы напор ее сделался чуть побольше, то она залила бы нос и рот Рейхана. Но, очевидно, смотрители водопровода уменьшали на ночь напор.
Саид оттащил Рейхана от воды, и склонился над ним со светильником, и попытался его растолкать, но безуспешно.
– Очевидно, это крепкий магрибский бандж, который способен уложить слона, если у слона хватит глупости его употребить, – задумчиво сообщил он, – и ведь когда-то его использовали всего лишь для лечения кашля и поноса… Ничего, сейчас будет готово противоядие! Подтащи-ка тот коврик, о Мамед.
Мамед взял за угол немалый ковер, дорогой, армянской работы, из тех, на которых дремали здесь обитатели дома, пережидая дневной зной, и с трудом подтянул его.
Саид, перевернув Рейхана на спину, уложил его на ковер и внимательно рассмотрел его лицо, а потом взял в руки его ханджар.
– Я тоже обратил внимание, о Саид, – сказал Мамед. – И днем я видел своими глазами, что в рукоять вделана прекрасная хорасанская бирюза, цветом как синее небо утром после дождя, которая ценится дороже золота, а не дешевая голубая бирюза из Серабит-эль-Хадема.
– А что еще смутило тебя, о Мамед, в облике этого чернокожего?
– Обычно у черных рабов ноздри, подобные кувшину, и одна губа как одеяло, а вторая, как башмак, этот же – обладатель тонких черт лица, и будь его кожа светлее, я назвал бы его арабом из благородных, о Саид.
Саид омочил палец в струе и крепко потер щеку Рейхана, потом внимательно осмотрел и понюхал палец.
– Нет, чернота, пожалуй, его природное свойство… – пробормотал он. – В таком случае кое-что становится понятно, о Мамед. Есть некая страна, где чернокожие приближены к трону белолицего повелителя, и окружены почетом, и отдают своих дочерей в харимы к его вельможам, а родившиеся от таких союзов дети могут наследовать имущество своих отцов и их должности при дворе… Да куда же пропала Ясмин, накажи ее Аллах? Прежде всего мы должны привести в чувство этого чернокожего… А в той стране, было бы тебе ведомо, о Мамед, дети царей и вельмож от черных женщин носят прозвание аль-Асвад, если унаследуют цвет матери, и нет в этом для них укора или позора, прозвание не хуже прочих прозваний… Не наелась ли и ты там банджа, о Ясмин? Может быть, ты спишь и видишь, как поешь во дворце повелителя правоверных и как он за твое искусство берет тебя в свой харим?