Но прежде чем попасть в ЛСУ, я по приглашению отправился на игру Dapper Dan Roundball Classic, общенациональный Матч Всех звезд на уровне старшеклассников. В рейтинге я по-прежнему шел вторым в Техасе после Венстрома, вот только он пропускал тот матч из-за травмы.
Я приезжаю на игру и вижу, как Сонни Ваккаро, чел, который заведует турниром и работает на Nike, присасывается там к именитым игрокам вроде Трэйси Маррея и Кенни Андерсона: раздает им кроссовки Nike и сумки Nike. Я стою там и жду своей очереди, а потом говорю: «Сэр, вы забыли сумку для меня». Он поворачивается и говорит: «А твое имя?» Я говорю: «Шакил О’Нил». Я в таком гневе, что меня аж трясет. Тем вечером я порвал всех на этой тупой игре имени Сонни Ваккаро. Меня признали MVP.
То же самое повторяется на игре McDonald’s All-American. Дик Витале радушно приветствует всех остальных игроков, а мне не говорит ни слова, поэтому я подошел к нему и сказал: «Мистер Витале, я – Шакил О’Нил. Возможно, вы захотите запомнить это имя».
Первым же своим касанием мяча в той игре я вколотил данк. Я был зол и играл соответственно. Был один эпизод, когда я шел прямо на Конрада МакРэя, который был одной из баскетбольных легенд среди старшеклассников Нью-Йорка, так вот я забил его. Я заблокировал его бросок на одном конце площадки, сам пробежал с мячом по всей длине площадки до другого конца и вколотил данк. Витале потерял голову. К концу вечера я стал MVP и в этом матче тоже, так что Витале орал: «Если этот пацан Шакил О‘Нил решит пойти в профессионалы, он станет первым пиком на драфте».
Рад, что мы сразу это прояснили.
И хотя Дики Ви одобрил Шак-Атаку, глубоко внутри я чувствовал, что все еще не готов к NBA.
ЛСУ был идеальным местом для меня. Оно было тем, к чему я привык – относительно небольшим, приземленным, лишенным чванства и полным приятных людей. А еще оттуда было всего шесть часов езды до мамы. Я должен был видеть маму. Но, к счастью, в те времена билет на самолет в Southwest стоил 59 долларов, так что мне хватало общения с ней.
Другим позитивным моментом, связанным с ЛСУ, было то, что они помогали нам находить работу на лето, чтобы мы преуспевали. Мы зарабатывали 15 долларов в час, 7 из них мы получали летом, а оставшиеся 8 начислялись нам в течение учебного года. Также я получил грант имени Пелла, помогавший детям из необеспеченных семей платить за учебу, поэтому впервые в моей жизни у меня стали водиться деньги. Я был убежден, что разбогател. Бесплатная еда в столовой и кое-какие карманные деньги. Я умер и воскрес на небесах.
Время, проведенное в ЛСУ, – это лучшие три года моей жизни. Дэйл Браун был великолепен как тренер и еще лучше как человек. Он – один из моих лучших друзей в этом мире. Он заступался за меня сотню раз.
Что мне нравилось в тренере Брауне, так это то, что он никогда ничего мне не обещал. Когда я прибыл в кампус, он сказал мне: «Если будешь работать усердно, случится может все, что угодно, но у нас есть один парень по имени Стэнли Робертс, так вот он чудо как хорош».
Стэнли. Снова он. Этот чертов Стэнли.
Но вот ведь проблема: мне очень нравился Стэнли. Всем он нравился. Он был клевым чуваком. Он никому бы не причинил вреда, только самому себе.
Он был игроком, подпадавшим под действие Положения № 48, гласившиго, что студент, чьи оценки были недостаточно хороши, не может играть сразу, а должен просидеть на скамейке первый год учебы и не играть в баскетбол все это время. Когда я приехал в Батон-Руж, он только начинал свой первый баскетбольный сезон там, хотя учился в университете уже год.
У Стэнли был Oldsmobile Toronado 1979 года, и моей обязанностью, как новичка-первокура, было возить его. Я отвозил его на машине в клубы, ждал снаружи и смешивался с людьми, входившими в клуб и выходившими из него. Мне очень это нравилось. Таким образом я познакомился с очень многими людьми.
В мой дебютный сезон, 1989/90, от нас ждали великих свершений. У нас были Стэнли и Крис Джексон, который годом ранее был лучшим снайпером страны. Крису нравилось бросать мяч. Он мог забить откуда угодно. А еще у нас был я, но пока еще никто толком не осознавал, что это означало.
И даже несмотря на то что у нас в распоряжении были два игрока ростом 2,13, Крис все равно умудрялся набивать по тридцать очков за игру. У Криса был синдром Туретта. Из-за него он порой выкрикивал какие-то случайные фразы без какой-либо внятной причины. Требовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Я этого толком не понимал. Ему нужно было принимать лекарство, и он его ненавидел, потому что оно порой вызывало у него тошноту. Крис часто держался сам по себе, поэтому мне так и не удалось узнать его как следует.