Когда Карлос вылетал в пятницу в Париж, закованный в наручники Фуруйя уже двигался ему навстречу. “Решение было принято немедленно, — признавал Пьер Оттавиоли из элитной группы криминальной бригады, принимавшей участие в переговорах. — Условием освобождения заложников было освобождение одного заключенного. А в посольстве было много людей”.{104} Премьер-министр Жак Ширак приказал освободить Фуруйя из сверхнадежной тюрьмы Ла Сайте в Париже, и в сопровождении разговорчивого комиссара Брус-сара и его бригады по борьбе с терроризмом пленник вылетел в амстердамский аэропорт “Шипол”, где ему предстояло дожидаться конца переговоров.
Фуруйя вел себя уверенно и находился в прекрасном расположении духа. Перед посадкой в самолет, принадлежавший министерству юстиции, он довел до белого каления шефа полиции Жана Равиоли своим весельем. “Он не разговаривает. Он только смеется”, — пожаловался Паолини премьер-министру Жаку Шираку.
В своих мемуарах Бруссар пишет, что Паолини приказал ему принять участие в переговорах и приготовиться к захвату посольства вне зависимости от участия голландской стороны, поскольку дипломатическое представительство считается французской территорией. “С другой стороны, вопреки тому, что писали позднее журналисты, я не получал приказа застрелить Фуруйю в случае, если террористы начнут убивать заложников! Способствуя утечке подобной информации, французские власти, возможно, хотели произвести впечатление на противника…”{105}
На самом деле такой приказ был. В тот же вечер один из членов ДСТ, безуспешно возражавший против высылки боевиков Японской Красной армии, написал Понятовскому рапорт о захвате посольства. Незадачливый чиновник был затребован к начальству прямо из ресторана, расположенного напротив министерства внутренних дел. Он застал министра в кабинете с сигарой в одной руке и бокалом бренди в другой за перевариванием жареного цыпленка, остатки которого еще не были убраны с его величественного стола. Понятовский сообщил ему, что ДСТ отстранена от этого дела. “Если с послом что-нибудь случится, комиссар Бруссар пристрелит Фуруйю”, — заявил министр. Понятовский был всецело за то, чтобы отпустить заключенного японца, особенно учитывая, что тому оставалось сидеть всего лишь три месяца. К тому же он опасался, что отказ выполнить требования японцев может повлечь за собой террористические акции на территории Франции. Выслав всех членов Японской Красной армии, глупо было оставлять у себя Фуруйю.
Кровожадный замысел министра всего лишь отражал мнение премьер-министра, о чем не мог догадываться чиновник из ДСТ. Когда через несколько дней Ширака попросили подтвердить сообщения, что он предупреждал похитителей о том, что их товарища ждет смерть, если хоть один заложник будет убит, он недвусмысленно ответил: “Когда мы становимся свидетелями такого примитивного проявления насилия, я склоняюсь к тому, чтобы уничтожать нарушителей спокойствия, которые в действительности не являются ни выразителями какой-либо философии, ни представителями какого-либо политического течения”.
Бруссар не ожидал, что ему придется так долго охранять молчаливого Фуруйю на взлетном поле опустевшего амстердамского аэропорта “Шипол”, на котором стоял лишь французский самолет в окружении голландских солдат и танков. Голландские власти, стремившиеся к тому, чтобы у японцев сложилось самое благоприятное впечатление об их стране, обеспечивали того газетами, горячей пищей и выпивкой. Французам же выдавался только сухой паек. По просьбе охраны Фуруйя любезно согласился заказывать несколько больше того, что был в состоянии съесть, чтобы охранники могли добавлять это к своему рациону. Впрочем, это не вызвало с их стороны особой благодарности. По инициативе Бруссара французы решили припугнуть Фуруйю, который время от времени связывался с посольством по радио. Инспектор достал свой “магнум-375” и приставил его к виску японца. “Если твои друзья убьют хотя бы одного заложника, ты станешь трупом. Понял?” Фуруйя не отреагировал на это заявление.{106}
Переговоры тянулись более двух дней, в течение которых похитители отказывались от всякой пищи, опасаясь яда или снотворного. Смрад, царивший в кабинете посла Сенара, усугублялся запахом загноившейся раны одного из японцев. Се-нар мужественно подбадривал своих товарищей по несчастью, развлекая их карточными играми и стоически перенося все издевательства похитителей, которые, изрешетив фотографию президента Франции, висевшую над столом, начали стрелять, целясь послу между ног.