Всего год. Всего год прошёл после смерти Кости — его лучшего друга, а от прежнего Максима Яроцкого не осталось ничего прежнего.
— Прекратите! — голос Марии Петровны вновь становится для меня слышимым, но я по-прежнему не могу заставить себя оторвать взгляд от лица Макса и подняться с пола. — Лиза! Максим! Оба! Немедленно займите свои места! Не урок, а балаган какой-то!
— Может Багрянова сдохла?
— Кирилов!!!
— Чтооо? Сами посмотрите — она не двигается!
— На Яроцкого вылупилась!
— Эй, Вероника, кто-то только что запал на твоего парня!
— Кирилов!
— Да, чтоооо?!
— Сейчас выгоню из класса!
Шаг. Два. И кеды Макса оказываются у моих ног. Вытаскивает руку из кармана джинсов и протягивает мне, не разрывая контакт глазами.
По классу прокатывается весёлый свист вместе с криками Марии Петровны призывающей к дисциплине.
Что-то подталкивает, звенит в голове, просит взять его за руку, узнать какая она: тёплая, холодная, сухая, или влажная, как будто это имеет значение. Что-то гадкое, непрошенное провоцирует. Саднит в груди и требует смотреть на Яроцкого, как можно дольше, а желательно — до бесконечности. И лишь остатки здравого смысла пытаются достучаться до застывшего в оцепенении мозга и напомнить, что Макс, тот самый парень, по которому я сохла всю среднюю школу, как вкопанный стоял у стены и ничего не сделал, когда мне была нужна помощь на той уродской вечеринке!
Отталкиваюсь руками от пола и самостоятельно встаю на ноги.
Плевать на свист и на крики Марии Петровны, урок которой был сорван. Плевать на всех их! Это мой последний год в школе, и я вернулась на две недели раньше не для того, чтобы рыдать из-за каких-то унижений, до которых мне и дела нет, после всего, что я уже пережила за свою недолгую жизнь. Я здесь не для этого.
Огибаю Макса и направляюсь к выходу, решив, что вливаться в школьную жизнь лучше начать со следующего урока, и прежде чем захлопываю за собой дверь, слышу одинокий холодный смешок за спиной, точно зная, кому он принадлежит.
Глава 4
— Ну, привет, школьный туалет.
На тяжёлом выдохе сажусь на подоконник, притягиваю колени к груди, упираюсь в них подбородком и долго, безо всякого интереса смотрю в окно. На внутренний двор старой трёхэтажной школы, на свеженький асфальт, по которому барабанят тяжёлые струи дождя, на клумбы с цветами, чьи пожухлые и лишённые цвета головки под напором ветра прижимаются к земле. Смотрю на школьный стадион вдали, футбольные ворота, шины воткнутые в песок раскрашенные в жёлтый и красный, турники для подтягиваний… Вспоминаю как каждое занятие по физкультуре, что проходило на улице, проводила вон на той скамейке без спинки: читала, рисовала всякую ерунду на последних страницах тетрадей, пыталась сделать уроки на завтра, или просто смотрела как мальчишки играют в футбол. Яроцкий всегда играл за нападающего. И за него всегда болели девчонки: подбадривали, даже кричалки придумывали. Я же сидела в стороне и молча наблюдала. Да, я любила за ним наблюдать. Он был таким идеальным и в то же время простым, хорошим парнем, с блеском в глазах и такой заразительной улыбкой с двумя ямочками на щеках, что сама не замечала, как начинала улыбаться.
И вот в кого он превратился. Если подумать, я даже не знаю в кого.
Да и не должна думать. Полина и игра, придуманная группой каких-то ненормальных — вот чему стоит уделять максимальное внимание. И первое, что сделаю, когда выйду из этого туалета — найду Светлакову и потребую у неё ответы. Она знает: на какие вопросы.
Со звонком на перемену покидаю своё укрытие и шагаю по коридору второго этажа к кабинету, в котором оставила рюкзак. Фойе с шестью подпирающими потолок толстыми столбами наполнено народом, средние классы проносятся мимо, едва не сбивая с ног, а старшеклассники, как один, вылупляются в мою сторону. Возможно, просто кажется, но скорее всего нет. Это школа. Слухи здесь расползаются со скоростью торнадо. Уверена, практически каждый теперь хочет собственными глазами увидеть ту таинственную девчонку, которая по каким-то таинственным и не разглашаемым причинам целый год отсутствовала в школе. Для них я — всё равно что пришелец, о котором никто ничего не знает, кроме слухов, которые ещё больше усиливают желание узнать правду. Это же так важно — сунуть нос в чужое дело.