Николай Леонов
Шакалы
Глава 1
В России каждому известно, что понедельник — день тяжелый. Даже если в рот не берешь спиртного, физически чувствуешь себя превосходно, все равно в первый день недели работать не хочется, что вполне естественно, даже машину, прежде чем ехать, некоторое время прогревают, хотя она и железная. Ну а коли в выходные было выпито, о понедельнике лучше не говорить. Сам старик Даль таких слов бы не нашел.
Конечно, лучше, чтобы наша история начиналась в другой день, известно, лучший день недели — пятница, но против правды не попрешь. Наступило двадцать второе января, в воздухе мельтешили снежинки, их было немного, вели они себя нерешительно, полагалось бы опускаться на землю, но снежинки никуда не спешили, безмятежно порхали, прилипали к лобовому стеклу автомобиля, люди, у которых автомобиль отсутствовал, поднимали воротники, и именно там, за воротниками, снежинки стремились найти свое последнее пристанище.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска полковник Гуров снял короткую дубленку, сильно ударил ею по двери своего кабинета, постучал ногами и переступил порог.
Станислав Крячко, тоже полковник-важняк и друг, уже сидел за столом и якобы писал.
— Добрый день, Станислав, — сказал Гуров, вешая дубленку на угол дверцы шкафа.
— Ты начальник, — Крячко с довольной улыбкой отложил ручку, потянулся, — если этот чертов день изволишь именовать добрым, я согласен.
Гуров еще раз топнул, сбивая снег с ботинок:
— Неужели у двери нельзя положить коврик?
— Воруют, могу украсть у соседей, так ведь если только гвоздями прибить. Тебя Петр просил зайти.
Начальник главка генерал-лейтенант Петр Николаевич Орлов был другом оперативников, судя по тону Крячко, никакого ЧП не произошло, и Гуров недовольно спросил:
— Не сказал, чего требуется? — Он подошел к своему столу, перевернул листок календаря, на котором был нарисован знак вопроса, попытался вспомнить, что данный знак означает, не вспомнил.
Крячко бросил папку в стоявший в углу сейф, щелкнул замком, подошел к другу, снял с лацкана его пиджака несуществующую пушинку, продекламировал:
— “Как денди лондонский одет...” Идем.
— Тебя тоже звали?
— Нет, боюсь, ты заблуждаешься. Кабинет генерала находился через две двери от кабинета сыщиков.
— Когда тебя выгонят из конторы, пойдешь на эстраду, у тебя улыбка естественная, а остроумие там не в моде.
Гуров был старше Крячко на четыре года, выше на полголовы, но Станислав ухитрялся смотреть на друга и начальника снисходительно, даже сверху вниз. Гуров был очень талантливый сыщик, но житейски отличался наивностью и полным нежеланием ладить с начальством. Генерал Орлов, хотя и являлся начальником главка, к категории начальников не относился, Гурова понимал, любил, втайне завидовал его простоте в обращении с сильными мира сего. Секрет силы и смелости Гурова был крайне прост, он занимал должность на несколько порядков ниже той, что заслуживал, и ни один министр не мог с сыщиком ничего сделать. Его можно лишь уволить, но такими специалистами не бросаются. Ведь ни один главврач не уволит уникального хирурга лишь потому, что у него неуживчивый характер. А не дай Бог, с близким родственником несчастье произойдет или с кем из окружения Президента, к кому за помощью кинешься, скальпель доверишь?
— Лев Иванович, прошу, о вчерашней передаче помалкивай, мы менты, политика не нашего ума дело, — сказал Крячко, открывая дверь в приемную Орлова.
Вчера вечером в передаче “Итоги” интеллигентно, но откровенно высекли Президента. Уничтожение села Первомайского, где окопались чеченские террористы, удерживающие заложников, обсуждалось в газетах и на телевидении всю неделю, и силовыми министрами называлось операцией по освобождению заложников и расценивалось как безусловный успех федеральных сил и суровый урок генералу Дудаеву. Вчера в “Итогах”, когда все сказанное Президентом и сделанное военными министрами за минувшую неделю показали и озвучили последовательно, то произошел конфуз. Выяснилось, что Президент постоянно говорил глупости и неправду, а многозвездные генералы творили беспредел, совершали преступления.
Крячко прекрасно знал, Гуров тяжело воспринял происшедшее и не преминет свою точку зрения высказать. Если в кабинете, кроме генерала Орлова, никого не будет, то все нормально, пусть Лева что угодно говорит, Петр отмолчится, может сказать, мол, занимайся своим делом, не суй нос куда не положено. Но в кабинете генерала могут находиться журналисты...
— Мальчики! — воскликнула секретарь генерала Верочка. — Вам бы лучше пойти в буфет. Только что пришел Бардин, чудится, разговор проходит на басах.
Генерал-лейтенант Николай Ильич Бардин был заместителем министра, курировал уголовный розыск, ни черта в сыскном деле не смыслил, но мужик был приличный, последнее время начал захаживать в кабинет своего подчиненного.
Станислав Крячко высказывал предположение, что зам прячется от прессы, которая осаждает его целыми днями.
— Пойдем от греха! — Станислав подтолкнул друга к двери. — Министр в этом деле увяз: я слышал, как рядовой боец костерил его по ящику.
— Мы розыскники, к войсковым операциям отношения не имеем, — ответил Гуров. — Верочка, меня вызывали, доложи. Пусть генерал решает, нужны мы ему сейчас или нет.
— Верунчик, не делай этого, — быстро сказал Крячко.
— Полковник Гуров не появлялся? — раздался из динамика голос Орлова.
Верочка нажала кнопку и ответила:
— Полковники Гуров и Крячко только вошли, Петр Николаевич.
— Пусть заходят, — сказал Орлов.
— Ну, пошли, сказал приговоренный, укладываясь на плаху. — Крячко открыл тяжелые двойные двери.
— День добрый, господа генералы, — сказал Гуров, входя в кабинет.
— Здравия желаю, — произнес Крячко из-за плеча друга.
Бардин, как обычно в элегантном штатском костюме, молча кивнул. Орлов привстал из-за стола, протянул подчиненным руку.
— Здравствуйте, присаживайтесь, — и строго взглянул на Гурова, пока тот не успел отправиться на свое любимое место у окна.
Гуров понимающе улыбнулся, сел на один из жестких стульев у стола для совещаний, сыщик не терпел мягкие гостевые кресла. Около месяца назад у него с заместителем министра произошел жесткий разговор, и, несмотря на то, что они симпатизировали друг другу, Бардин с того дня держался с Гуровым отчужденно. Начальник не желал первым делать шаг к примирению, а сыщик на подобные мелочи просто не обращал внимания.
— О политике говорить не будем. — Орлов привычно закрыл лежавшую перед ним папку, отодвинул в сторону, словно очищая место для поля боя.
— Ясное дело, мы не политики, а уголовники, — поддержал начальника Крячко.
— И безопасно, в политике стоит губами шевельнуть, дерьмом захлебнешься. — Гуров вынул сигареты, глянул на Орлова, получив его молчаливое разрешение, закурил. — Министра жалко, вроде стоящего мужика получили, вляпался, теперь нового жди.
Сыщик разговаривал так, словно замминистра в кабинете и не присутствовал. Бардин болезненно поморщился:
— Лев Иванович, вы вроде человек воспитанный.
— Мой отец, между прочим, генерал-полковник, в деревне своими руками сарай строит, — ответил Гуров. — У бати лишний топор, Николай Ильич, всегда найдется.
— Поговорим о деле, — Орлов на секунду прикрыл глаза, вынул из папки конверт, протянул Гурову. — Взгляни, пока ты топор в руки не взял, это по твоей части.
Гуров поднялся, взял конверт, осмотрел, сказал утвердительно:
— Пальцы уже смотрели.
— Наверное, — насмешливо ответил Орлов. — Письмо принес Николай Ильич, получил от адресата.
Конверт был нестандартный, заграничного производства, без марки и почтового штемпеля.
— Люблю анонимки, — Гуров вынул из конверта сложенный вчетверо листок, развернул, посмотрел бумагу на свет, лишь потом прочитал: “Уважаемый Юрий Карлович, поберегите дочь”. Подпись была неразборчива, тем не менее Гуров сказал: — Автор человек смелый, ничего не боится. У Юрия Карловича отец немец? И кто он такой, Николай Ильич?