Это заключение было подтверждено постановлением Прокуратуры СССР от 28 ноября 1958 года. В полученном Ахатом, единственным оставшимся в живых сыном поэта, письме из Прокуратуры СССР говорилось: «…Дело по обвинению Кудайбердиева Шакарима полностью прекращено за недоказанностью обвинения».
Казалось бы, правда восторжествовала! Теперь за упоминание имени поэта не могли угрожать тюрьмой, можно было печатать и читать его стихи. Ахат получил официальный доступ к его рукописям. По закону о реабилитации следовало требовать восстановления прав родных Шакарима.
Однако не тут-то было.
В начале 1959 года во втором номере газеты «Казак адебиети» («Казахская литература») была помещена подборка из восьми стихотворений Шакарима, а рядом — его фотография, та самая, спасенная истопником Шаукеном.
И в этот момент за дело взялся Карасартов. Был он уже не тем молодым, ретивым служакой, палившим из маузера по голодным людям, но его демагогия носила все тот же характер. Он продолжал пугать чиновников нашествием врагов советской власти и делал это, как и прежде, «в интересах советской власти, будучи преданным ей без остатка».
За день до публикации стихов Шакарима в газете «Казак адебиети» Карасартов позвонил главному редактору, поэту Абдильде Тажибаеву, и заявил о недопустимости публикации стихов алашординца. Стихи Шакарима все же были напечатаны. И тогда Карасартов через знакомых ему партийных руководителей, все так же пугая тенью алашординцев, добился освобождения Абдильды Тажибаева от должности главного редактора.
Поэт Жубан Молдагалиев, выступая в декабре 1969 года на заседании в Институте литературы и искусства Академии наук Казахской ССР, говорил: «Произведения Шакарима я читал, но сказать, что мне приходилось изучать их специально, не могу. В 1959 году в журнале «Жулдыз», где я был главным редактором, собирались опубликовать 400–500 строк из какой-нибудь его поэмы. Остановились на «Енлик и Кебек». Но тут появилась публикация в «Казак адебиети». Она породила нездоровые толки. Благодаря усилиям некоторых товарищей шумиха приняла скандальный характер, и это заставило нас отказаться от задуманного. Нашлись и такие, кто вопрошал: «А почему же тогда остается под запретом М. Жумабаев?» Кое-кто даже воспользовался сложившейся ситуацией. Несмотря на это, мы валили вину на партийное руководство».
Демарша Карасартова оказалось достаточно, чтобы другие издания побоялись печатать стихи опального поэта.
Наследие Шакарима, с которого был снят запрет, опять стало кочевать из одного сейфа идеологических начальников в другой.
Поэт Хамит Ергалиев, столкнувшись с этим явлением, говорил о Карасартове: «Следуя в течение многих лет неотступной тенью за поэтом, он убил его не один раз, а дважды. Если бы он не совершил того поступка, что сделал в 1959 году, его бы схватили за шиворот, призвали к ответу. А духовное наследие поэта стало бы народным достоянием еще тридцать лет назад. Карасартов мастерски использовал ту психологию, что была рождена во времена сталинизма».
О том, как повели себя советские идеологические работники после контратаки Карасартова, говорилось на том же заседании в Институте литературы и искусства.
Утебай Канахин: «Как только я начал работать инструктором ЦК Компартии Казахстана, возник вопрос о Шакариме. Имя это было мне давно знакомо. Создали комиссию, в состав которой вошли Таир Жароков (председатель), Хамит Ергалиев и Жекен Жумаханов. Она незамедлительно приступила к делу. Покойный Жумаханов, земляк Абая, кстати, знал наизусть многие произведения Абая Кунанбаева и Шакарима Кудайбердиева. К этому времени были уже оправданы полностью Сакен Сейфуллин, Беимбет Майлин и Ильяс Джансугуров и готовились к печати собрания их сочинений. Короче говоря, работы было много. Вдохновленные достижениями последних лет, мы взялись за проверку достоверности порочащих имя Шакарима материалов, анонимок и писем. Факты, изложенные в них, в большинстве своем оказались ложными или извращенными. Такой вывод и вносился в заключение комиссии. Были подготовлены к изданию два тома произведений Шакарима. Когда дело уже подходило к концу, секретарь по идеологии Нурымбек Джандильдин своей властью приостановил его. Вскоре, в 1966 году, я был освобожден от должности заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации. Ситуация осложнялась все больше, и поэтому не оставалось ничего другого, как уйти по собственному желанию».
Абилмажин Жумабаев: «В 1963 году я был принят на должность инструктора. Мне на глаза сразу попалась зеленая папка, в которой находилось заключение комиссии на девятнадцати страницах. Естественно, я тут же внимательно ознакомился с материалами о Шакариме. Выяснилось, что население Абайского района дало секретарям своего обкома, как депутатам, наказ решить окончательно вопрос о судьбе поэта. Я обратился по этому поводу к Джандильдину. Ответ был такой: «Давайте тогда вынесем этот вопрос на бюро». Посоветовавшись, решили заручиться согласием 13 членов бюро. Это и было сделано. Но момент принятия окончательного решения все никак не наступал. Как-то в 1968 году в Казахском государственном университете состоялось собрание представителей столичной интеллигенции. На этой встрече завязалась острая дискуссия, и кто-то из присутствующих позволил себе произнести имя Магжана Жумабаева. Об этом было доложено секретарю по идеологии Саттару Имашеву в весьма пристрастной манере. Тот разгневался и положил конец разговорам о судьбе литературного наследия Шакарима. По его распоряжению все, что касалось поэта, было сдано в архив».
Тем не менее реабилитация должна была состояться.
В 1961 году Ахат Кудайбердиев, воспользовавшись объявленной прокуратурой реабилитацией, перезахоронил наконец останки отца. Со слов Кабыша Каримкулулы Ахат знал точно, где искать останки.
Ахат писал:
«26 июля 1961 года я приехал в Баканас. На следующий день стал раскапывать колодец, в котором лежали останки отца. В этот день я прокопал чуть больше метра. Потому что я не взял никого в помощь, копал один. Боялся, если кто-то будет рядом, может поторопиться и повредить кости.
28 июля я собрал все кости. Поврежденными от пуль ранения были только две кости. Одна пуля повредила правую берцовую кость, вторая прошла через середину грудной клетки и сломала правую часть позвоночника…
Останки привезли в район. 8 августа они были захоронены в Жидебае около могилы Абая. Районные начальники дали машины, обеспечили всем необходимым. На похороны ушло около шести баранов, 240 рублей. Присутствовало более ста человек. Собрались все жители совхоза «Абай», пришли и из других совхозов. Когда привезли останки, плакали все. Кроме слез на глазах, была и радость на лицах».
В 1962 году молодой поэт Олжас Сулейменов написал посвящение Шакариму:
В августе 1962 года в Абайском районе Семипалатинской области была создана комиссия под руководством первого секретаря райкома партии Карима Нурбаева по изучению жизни и литературного наследия Шакарима. В состав комиссии вошли девять человек, хорошо знавшие историю края, в том числе: Батташ Сыдыков, Камен Оразалин, Балтакай Толганбаев, Сактай Бигозин, Аргынбек Ахметжанов, Асемхан Слямханов, Динислам Жанузаков.
В течение четырех месяцев члены комиссии запротоколировали показания около тридцати человек, записали свидетельства тридцати человек, видевших Шакарима. В том числе были опрошены сотрудники Карасартова: Зейнель Оспанов, Айтмырза Тунликбаев, Мауткан Баймышев, Балтакай Толганбаев. Все как один говорили: «Шакарим не имел связи ни с какими бандитами. Он не враг». Заключение комиссии было направлено в областной и республиканский комитеты партии, а также в Институт литературы и искусства имени Мухтара Ауэзова.