Наконец Шакарим выбрался в Семипалатинск, где пробыл почти месяц. Первым делом выкупил скрипку, которую приготовил владелец музыкальной лавки. Развернув тряпичный сверток, служивший кошельком, Шакарим отсчитал нужную сумму. Его всегда изумляли эти сумеречные, обладавшие нечеловеческой силой денежные знаки, стершиеся в сотнях рук, испещренные надписями, словно летописи чьих-то трудов, огорчений, страстей, драм. Он отдал за скрипку шесть рублей — стоимость двух баранов. От радости не сообразил, что скорее всего переплатил. Продавец дал указания, как пользоваться инструментом, снабдил канифолью для смычка. Даже продал два альбома с нотами, в которых Шакарим, к его огорчению, не разбирался, но заплатил за ноты с тем же благоговением.
Видя неподдельный интерес юноши, продавец, сам музыкант, сыграл несколько мелодий на скрипке и принялся ставить ему руку. Урок продолжался с полчаса. Кое-какие вопросы по игре на скрипке оставались, и Шакарим еще дважды заходил в музыкальную лавку получить советы от продавца.
Сложнее вышло с русско-казахским словарем, потому что выяснилось, что печатного словаря не существовало, а был рукописный вариант, созданный по инициативе канцелярии окружной администрации. Несколько экземпляров рукописного словаря ходили по рукам, и купить его удалось с трудом. Это был прошитый крепкими нитками многостраничный альбом, в котором чернилами были вписаны в столбик русские слова и напротив — казахские вербальные соответствия, написанные арабской графикой. Словарь постоянно пополнялся, что было заметно по последним записям, сделанным разными чернилами.
После этой второй поездки в Семипалатинск счастливый обладатель словаря и скрипки сочинил мелодию и слова песни о молодости и красоте:
Мир существовал, чтобы быть отраженным в стихах. Книга жизни задумана, осталось наполнить ее содержанием. Он чувствовал себя вдвойне счастливым, потому что его окружала любовь. Предстояла женитьба. Семейная жизнь Шакарима началась летом 1876 года. Его возлюбленную звали Мауен.
Ранней весной 1877 года, когда на северных склонах холмов еще лежал снег и аулы собирались кочевать на жайляу, к Шакариму в Карашокы приехал Абай. С ним были его друг Ербол Комекбайулы (1843–1884), незаменимый помощник Баймагамбет и еще один верховой — русский человек, которого Абай представил как инженера, составляющего карту местности. Он привез с собой книги и журналы на русском языке. Раскрыв журнал «Русский вестник» восьмилетней давности, Абай указал на название: «Война и мир», Лев Толстой.
— Знаю, ты не оставлял занятий русским языком. Это первые главы знаменитого романа русского писателя. Будет трудно, но, как говорится, дорогу осилит идущий. Начинай с этого журнала. Если понравится, доставлю продолжение, а потом другие произведения Толстого.
— Со словарем, который я добыл в городе, читать легче, — сказал Шакарим. — Но попадаются такие фразы, которые не могу понять.
— Чтобы знать язык, лучше жить в его среде, — заметил Абай. — У нас такой возможности нет. Но отступать некуда. Только через русский язык можно обрести знания, накопленные другими народами.
— Говоришь, не с кем разговаривать по-русски, — включился в разговор Ербол. — А землемер, которого возишь с собой? Если хочешь бедного Шакарима сделать русским, отдай его в провожатые гостю.
— Верно! — воскликнул Абай. — Почему бы тебе не пойти к Семену Ильичу — так звать нашего друга-инженера, — сказал он Шакариму. — Ему нужно обойти Чингистау, замерить высоты гор. Он просил найти помощника, знающего местность. Русским тебя не сделает, но язык с ним подучишь.
И вот в апреле 1877 года Шакарим вместе с инженером Семеном Ильичом отправится в окрестности Чингистау, где проведет почти три месяца. С помощью Семена Ильича он стал сносно говорить по-русски, для него уже не был загадкой грамматический строй русского языка. Сверх того, помогая топографу измерять расстояния между объектами и высоты горных вершин, он расширил математические познания. По вечерам в заброшенной зимовке, при свете фитильной лампы, Семен Ильич, серьезный и обстоятельный тридцатипятилетний мужчина, любивший рассказывать про жену и двух детей, которые ждали его в Омске, обучал помощника основным законам геометрии и началам алгебры. Затем при свете дня учил измерять углы треугольника и пользоваться теодолитом. Очень скоро Шакарим мог самостоятельно измерить с помощью дальномера и теодолита расстояния до гор и их высоты, записывал данные в журнал.
Шагая по горам, Семен Ильич, разбиравшийся в поисковой геологии, не забывал присматриваться к выходам горных пород. Заметив необычный цвет скал, вынимал молоточек, откалывал образец и объяснял спутнику, какие богатства в виде тонн ценных металлов могут таиться под ногами. Инженер складывал образец в мешочек и со вздохом извещал, что лучше всего, конечно, найти золото, но здесь его скорее всего нет.
Им хорошо работалось вдвоем, они оба любили степь. Семен Ильич восторгался ею шумно, объясняя помощнику подлинные, как он выражался, ценности природы. При этом без устали радовался трелям жаворонка в вышине, кряканью уток, которые неслись стаями к заветному озеру, россыпям тюльпанов на широкой степной глади, по которой разливался мягкий вечерний свет. Шакарим молча слушал восторги, пряча улыбку, словно знал о степи свою тайну, недоступную постороннему. А когда Семен Ильич поинтересовался, почему его помощник, не расстающийся с ружьем, не стреляет, Шакарим, заядлый охотник, неожиданно объявил, что Чингистау не должен обеднеть по его вине.