Второе — нужно владеть несметными богатствами, чтобы подкупом брать детей у родителей и отдавать их в учение, как было сказано выше.
Но никто не обладает властью, способной запугать нынешних людей. Никому не дано богатство, которого хватило бы на то, чтобы задобрить всех родителей. Не запугав или не подкупив казаха, невозможно уговорить или убедить его в чем-либо. Невежество, доставшееся от отцов, впитавшееся с молоком матери, пройдя сквозь мясо, достигло костей и убило в нем человечность.
Как жить? Как нам быть дальше?»
Эти «проклятые» вопросы степного бытия не давали покоя и Шакариму. И в итоговой «Жизни Забытого» он неоднократно возвращался к тому периоду жизни, когда был волостным, силясь понять, отчего пропала гармония мира кочевья. Исповедовался Шакарим перед своими слушателями — обычно домочадцами и гостями из ближних аулов:
В треугольнике судеб сошлись народ, что невежествен, сироты, что несчастливы, и сам лирический герой, который выражает авторскую позицию поэта. Он не противопоставляет себя и тем, кто его святее, грамотнее, и пребывает в поиске и объяснении тайны судеб. Но мотив сожаления о «попусту» прошедших годах являет эквивалент напрасно растраченных сил.
В мучительных переживаниях в середине лета 1882 года Шакарим решился на импульсивный поступок, который преобразил жизнь и внес перемены в судьбу близких. В силу прямого характера, не терпящего лжи, он не мог более держать в неведении Мауен и оставаться нечестным перед ней, самим собой, перед людьми.
Сначала Шакарим добился свидания с Айганшой и твердо сказал, что намерен выкрасть ее, поскольку родители девушки не дают согласия на брак второй женой. Возражений растерянной избранницы и слушать не хотел. Его доводы были столь же страстны, сколь непоколебимы. Он вернулся домой в сильном волнении. Предстояло самое сложное — разговор с Мауен. Жигит бросился в него, как в омут.
Она любила Шакарима, но в ней жила мучительная тревога: муж по родовой традиции может привести в дом токал — молодую жену. И когда поняла, что у нее появилась соперница, умиротворенное состояние сменилось душевной болью, которая навсегда поселилась в сердце. Мауен согласилась на токал не от безысходности, диктуемой традициями. Просто, хорошо зная мужа, понимала, что если будет противиться и настаивать на своем, то разобьет его сердце, сделает любимого человека несчастным и будет несчастлива сама. Согласно дошедшим до нас сведениям, Мауен встретила Айганшу у порога юрты. Поцеловала и произнесла: «С приездом, дорогая». И ввела в дом. То есть Мауен вроде бы согласилась на совместную жизнь.
Однако родственники похищенной невесты быстро снарядили погоню, которая нагрянула во главе с матерью Айганши. Она причитала, голосила и требовала вернуть дочь. Но тут проявила характер Айганша, которая категорически отказалась возвращаться. Шакарим не знал, что делать. Пробовал завести нежданных визитеров в гостевую юрту, но шум поднялся еще больший. Приезжие скандалили и наседали. Родственники Шакарима готовы были дать отпор.
Глядя на возню посреди аула, не выдержала Мауен. «Глаза б мои не видели такого позора!» — бросила она в сердцах, собрала вещи и покинула хозяйскую юрту. Мауен поселилась в другой юрте и с тех пор стала жить отдельно. Дальше уйти она никуда не могла. Разводы, как известно, в казахском обществе были запрещены.
Видя твердость Айганши, ее родичи вскоре ушли ни с чем, пригрозив Шакариму судом биев. Это только принято считать, что в традиционной казахской среде многоженство не создавало психологических проблем, если глава семейства был в состоянии обеспечить жен всем необходимым для безбедного существования. Проблемы были, и в каждой семье они решались по-своему.
Похищение Айганши вызвало немалый шум. Был огорчен Абай. Не тем, что Шакарим ввел в дом вторую жену, а тем, как он это сделал. К нему как к главе рода пришел с жалобой дед Айганши, который был возмущен тем, что Шакарим умыкнул Айганшу без сватовства.
Абай тотчас призвал к себе Шакарима и напомнил, что прежде между казахами и ногайскими аулами, как говорится, конский волос не проходил, настолько тесно все общались и уважали друг друга. По вердикту Абая Шакарим должен был за то, что увел дочь ногайского кажы, выплатить кун — плату за прегрешение. Плата была равна цене пятидесяти верблюдов и двадцати отборных коней-пятилеток. Абай все посчитал и определил срок выплаты — пять дней. Пораженный столь несправедливым, как ему показалось, решением, Шакарим пошел к матери. Пытался рассуждать здраво, говорил о справедливости, взывая к обычаям предков.
— Пятьдесят верблюдов — это же плата за убийство. Но я не убил человека. За что должен отдавать столько скота? Тем более что его у меня нет.
Абай настаивал на изложенном решении, ибо отец девушки требовал справедливости.
Что оставалось делать Шакариму? По совету Толебике он немедленно обошел зажиточных дядей — братьев Абая, собрал лошадей, коров, овец, добавил из семейного стада. В итоге через четыре дня отправил в ногайский аул скот по цене пятидесяти верблюдов и косяк лошадей.
Кроме откупных в виде скота умудренный жизнью Абай позже выдал замуж невесту из кунанбаевского рода за юношу из ногайского аула. В ответ ногайцы согласились выдать свою девушку замуж в казахский аул. Благодаря такому обмену стали, как говорят казахи, «сватами на тысячу лет».
Мир на тобыктинской земле был восстановлен. Но мир в семье Шакарима воцарился не сразу. История с выплатой куна показывает, что Шакарим не был состоятелен материально. Ему предстояло позаботиться о приумножении стада, чтобы расплатиться с долгами. То есть решение взять в жены Айганшу не было подкреплено ничем, кроме чувств. И свою любовь Шакарим и Айганша смогли уберечь от ударов судьбы. Они пронесли ее через всю жизнь, сохранив то трепетное чувство, которое вспыхнуло при первой встрече в ногайском ауле. У них родились пятеро сыновей: Гафур (Габдулгафур) (1883–1930), Жебраил (умер в младенчестве), Кабыш (Габдулла) (1887–1932), Ахат (Габдулахад) (1900–1984), Зият (1903–1937), а также три дочери: Кульзия (Кампит — умерла в раннем возрасте), Жаким и Гульнар (Гуллар) (1912–1970).
Смятение поэта
Была у Шакарима мечта — хорошее ружье для охоты. И когда через год он увидел в юрте Абая новенький винчестер, глаза его загорелись.
Эту охотничью винтовку для своего сына Магаша Абай заказал знакомому русскому купцу в Семипалатинске. И вот наконец из города доставили отличный винчестер. Купец передал, что товар привезен из Варшавы.